«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны - Константин Николаевич Цимбаев

глаза на «русскую опасность» – задача, которую ставил перед собой Шиман. Ибо не знать и не думать о «русской опасности» – значит усугублять ее. «У нас в Германии наблюдают за развитием дел в России как за пьесой, без малейшего беспокойства, то аплодируя, то не одобряя»[270]. Между тем необходимо ясно осознать негативные последствия такого безразличия, положить конец политике колебания, сидению, по выражению кайзера, «между двух стульев» (т. е. между Россией и Англией), которая вызвана срединным положением Германии, и сделать решительный выбор между ними (в пользу Англии, как предлагал Шиман). Своей научно-публицистической деятельностью Шиман стремился содействовать выработке единого направления в германской внешней политике, которое преследовало бы только две основные цели – дружбу с Англией и вражду с Россией.

Рисовать негативный «образ России» было тем проще, что, располагая огромной фактической информацией о российских делах, Шиман мог выносить на суд читателей лишь нужные ему материалы, подтверждающие его позицию. Именно на предвоенные годы падает пик его осведомленности о текущих событиях в России. С 1909 по июль 1914 г. германскому правительству удавалось получать совершенно секретную дипломатическую переписку между Министерством иностранных дел России и посольством в Лондоне, возглавляемым графом Бенкендорфом. Информацию высочайшей важности, которую передавал немцам сотрудник посольства фон Зиберт и о которой в Германии знали, кроме канцлера и министра иностранных дел, только два человека – помощник статс-секретаря Циммерман и руководитель политического отдела фон Штумм, – необходимо было переводить с русского языка. В течение пяти лет эту миссию поручали Шиману как надежному, близкому к кайзеру и правительству знатоку языка и затрагиваемых вопросов[271]. Благодаря этому он был одним из наиболее осведомленных людей Германии и на основе реальных материалов мог следить за постепенно сгущавшимися вокруг Германии политическими тучами, за что главная вина, по его мнению, лежала на России и что усиливало его неприязнь к ней.

Россия опасна не только в политическом отношении, как прямая военная угроза, но и в духовном. Чуждость русскому духу чувства права и уважения к закону, анархизм, отсутствие традиций истинного христианства, организующих общество и цивилизацию, – все это способно заражать другие народы[272]. С учетом неприкрытой враждебности к Германии русской прессы, панславистов и широких кругов общественности России необходимость серьезного отношения к ней и жесткой политики возрастает. Россию нужно одергивать и не позволять ей слишком многого: «Необходимо все же, чтобы в России поняли, что и нашему терпению есть предел и что мнение всей Германии совершенно другое, чем у тех газет, которые пытаются сегодня перещеголять друг друга в испуганных поклонах на Восток»[273].

Опасность с Востока усиливается и тем, что российское государство остается слабым и даже больным. Здесь Шиман солидарен с Рорбахом. «Симптомы болезни» Шиман, не склонный к экономическому и социальному анализу, видит в произведениях Льва Толстого, который сам называет себя «христианским анархистом», и Горького – произведениях, которые «действуют на сегодняшнюю Россию разрушающе и запутывающе. Нынешний русский анархизм – плод этого духовного направления»[274]. Подобные книги являются частично выражением радикальных революционных течений в обществе, частично сами их вызывают. Ни о каких «христианских» началах в них не может идти и речи, ибо это направление ведет только к хаосу, последствия которого при чрезмерном национализме русских и стремлении России «все время усиливаться» непредсказуемы не только внутри страны, но и для всего мира[275].

России нужны последовательные реформы, только тогда она может встать в ряды европейских государств. Первой и важнейшей из них должно стать не столько высочайшее волеизъявление, подобное Манифесту 17 октября 1905 г., сколько длительное изменение самих основ российской государственности: Россия должна стать правовым государством. Механизма такого изменения Шиман не знал и ограничивался сожалением, что «еще больше, чем закон, в России не уважается право»[276]. Итогом подобного развития народа и государства может быть, по Шиману, одно: «Революция окончится только под развалинами государства»[277]. Об этом Шиман много писал как в разгар первой русской революции, так и в предвоенный период. На будущее России он смотрел мрачно.

Парадоксально, но при этом Шимана, ученого и публициста, беспокоил один частный вопрос – образование. Причем не перестройка системы, а пересмотр самого отношения к нему. За исключением всем известных научных авторитетов, которые все же слишком малочисленны, «в русских университетах работают мало», предпочитая политические действия[278]. Русские не способны ни учиться, ни учить, единственное, что им может помочь, «способные немецкие преподаватели, которые заставляли бы работать»[279]. Только так можно достичь того, что «необходимо России – эры упорной и плодотворной работы в школе и университете, и перед этой важной проблемой все остальное теряет значение»[280]. Образование, таким образом, предполагалось действенным средством социального перевоспитания народа, что, надо признать, служит дополнительным свидетельством глубинной утопичности воззрений Шимана, для которого историософские и геополитические соображения были более важны, чем экономические и политические реалии.

Чем слабее становились надежды Шимана на реформу и постепенную европеизацию России, тем более антирусской становилась его позиция. Если на исходе XIX в. он полагал, что оба государства, связанные общим монархическим принципом и дружбой императоров, могут поддерживать нормальные отношения, хотя для союза между ними нет ни необходимости, ни возможности, то в дальнейшем он прямо писал: «Если взглянуть в будущее, то окажется, что сосед на Востоке – наш самый опасный враг, тот, с которым мы, когда наши отношения все же вновь оформятся, должны будем считаться как с недоброжелательным и непримиримым противником». Это было написано во время войны, когда русская армия терпела поражения, и хотя Шиман был уверен в неизбежном разгроме России, она, по его убеждению, «остается для нас опасным соседом. Прирост ее населения скоро восполнит потери этой войны, и если она не откажется от своих честолюбивых целей, однажды мы снова должны будем скрестить с ней оружие, чтобы добиться окончательного решения»[281]. И это написано в 1915 г.!

Следует ли из этого, что Шиман смог предсказать развитие русско-германских отношений на десятилетия вперед, как несколько раньше и он, и Рорбах предсказывали революцию как альтернативу военной экспансии русских? Признаем, что нет. Потрясения и войны предсказывали России едва ли не все, кто серьезно знакомился с ее внутренним положением, оценка которого лежала на поверхности. Недаром суждения Шимана и Рорбаха порой очень близки, хотя нет данных об их непосредственном влиянии друг на друга.

4

Взгляды О. Хётча на Россию и ее историю, как и у Рорбаха, претерпели довольно значительную эволюцию, которая, однако, во многом шла как бы в обратном направлении. В своей первой «русской