«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны - Константин Николаевич Цимбаев

статье» – «Опыт о России» (1900) Хётч основывался на тенденциозных, националистических и даже шовинистических стереотипах. «В России мы видим, – писал Хётч, – однородную массу, пребывающую в таких экономических и социальных условиях, какие на Западе пройдены полтысячелетия назад». «Русский колосс» импонировал Хётчу своим решительным движением вперед, но был абсолютно чужд «германцу, который видит его на ступени далеко внизу, которому невыносим запах водки и юфти, который ненавидит его как разрушителя немецкой работы». Его восхищение эволюцией России от отсталой страны к статусу мировой державы всего за два столетия ее истории (которую Хётч исчислял со времени Петра I) сочеталось со страхом перед ее дикой мощью и глубоким презрением к ее духовности. Его представления о стране «кнута и водки, чиновника и попа», не имеющей «человеческой, арийской истории», полной «славяно-татаро-монгольского бескультурья»[282], были типичны для немецкой общественности, не знающей русских реалий.

В дальнейшем историческая, политическая, лингвистическая эрудиция Хётча быстро расширялась. Его конечный взгляд на Россию стал оригинален, тверд и не вполне обычен для представителя экспансионистской идеологии. Его низкая оценка восточного соседа не изменилась – внутреннее состояние, духовное развитие по-прежнему им презирались. Изменилось другое – выводы, которые он делал из этого, его суждения об отношениях Германии к России. Из страха перед «затоплением Германии волнами славянства»[283] вытекала – в противоположность Шиману и Рорбаху – мысль о необходимости добрососедских отношений. На протяжении многих лет Хётч отстаивал эту главную для него идею: «Двести миль незащищенной немецкой границы есть и всегда будут предупреждением и обязательством сохранять хорошие отношения с Россией в соответствии с традицией Бисмарка»[284]. Германии необходима свобода рук и гарантия безопасности с Востока в случае возможного военного столкновения с Англией. Именно Англия – главный соперник в борьбе за главенство в мире, и на долгом пути Германии к подлинно великой мировой державе союз с Россией неизбежен. Впоследствии эта политика может быть пересмотрена, но лишь в «далекие туманные времена». Пока же нельзя допускать опасности того, чтобы Россия воспользовалась отвлечением сил Германии на мировую политику для нападения на нее[285].

Кроме того, интересы обеих держав совпадают в Польше, где поляки не оставляют надежды на восстановление своей государственности. Противостоять польскому национальному движению, победить в борьбе за полонизацию или германизацию восточных земель под лозунгом «немецкие крестьяне на немецкой земле» – такова «важнейшая задача нашей польской политики»[286]. Успешное решение ее также зависит от взаимодействия с Россией.

К дружбе с Россией вынуждают и экономические причины: бурно развивающиеся торговые связи, экспортная зависимость Германии, необходимость поиска новых рынков сбыта. Тезис Хётча – «политическая дружба ради экономических преимуществ – благоприятные экономические отношения ради политической дружбы»[287] – опирался на традиционно позитивное восприятие России прусским консерватизмом, не без влияния пропаганды прибалтийских публицистов экспансионистского толка превращавшееся с начала XX в. в негативное. «Глубокие культурные и расовые противоречия»[288] никогда не забывались Хётчем, но он принадлежал к тем немногим, чью позицию выразил в 1913 г. Т. Бетман-Гольвег: «Одни только расовые противоречия не приведут к войне между нами и Россией»[289].

В отличие от Рорбаха, Шимана и многих других публицистов Хётч не был склонен рассматривать панславизм как источник опасности. Он был солидарен с высказыванием русского публициста Череп-Спиридовича, утверждавшего: «Панславизм… не существует, кроме как в воображении определенных авторов. Он пустая теория… В случае успеха панславизм растворяется в космополитизме и после освобождения славян он все более и более будет терять свой особенный славянский характер и развиваться в сторону братства народов»[290]. Практически повторяя эту мысль, Хётч писал в 1913 г. в «Kreuzzeitung», когда там еще сотрудничал Шиман (пользуясь его редким отсутствием), в полном противоречии с тогдашней линией газеты: «Панславизм – исключительно настроение и чувство, чувство общности с другими славянскими племенами, на которое сильно влияет старая традиционная восточная политика России и которое черпает силу в ненависти к немцам или – в более общем смысле – к германству, но которое политически абсолютно бесцельно. Он – не реальная политическая программа». Кроме того, идеи панславизма увлекают «очень маленький круг людей», в целом же русский народ, по мнению Хётча, «абсолютно не интересуется ими»[291]. Панславизм в России – слабая, не пользующаяся поддержкой общества идея, панславизм же в европейской политике – утопия, поскольку реальный ход событий, особенно после Балканских войн, показал всю иллюзорность надежд на славянское государство, он преследует собственные интересы, нимало не заботясь о чувствах и амбициях России.

Борьба балканских государств за независимость и потеря Россией своего влияния был очевидным для многих фактом. Хётч и из него делает оригинальные выводы. Традиционная точка зрения, представленная, в частности, будущим коллегой Хётча по «Высшей школе политики» и соиздателем Рорбаха по «Великой Германии» Эрнстом Йеком – о необходимости поддержки Германией отхода славянских государств от русского «крестного отца»[292]. Разорвав «турецкие цепи», они «скоро освободятся и от русских цепей», и задача Германии – занять на Балканах место России, тем более что экономическое значение России уже (речь идет о 1913 г.) «очень низкое»[293]. В противовес этому Хётч высказывал мысль, что на Балканах нет политического будущего ни у Германии, ни у Австро-Венгрии. Он призывал к пересмотру немецких планов в Юго-Восточной Европе и к переходу на Балканах и в Турции от политической экспансии к экспансии исключительно экономической и культурной[294]. Такая политика не только не ослабит позиции Германии, но, напротив, позволит сосредоточиться на более важных задачах – борьбе с Англией на западе и с польским движением на востоке – и к тому же устранит одно из немногих действительно реальных противоречий в отношениях с Россией.

Неизменно дружественная позиция Хётча в вопросе о России, стоившая ему хороших отношений с Шиманом, доставлявшая ему сложности на академическом поприще и репутацию апологета всего русского, логично привела его в начале Первой мировой войны к тезису о необходимости оборонительной войны на Востоке (при наступательной на Западе). Это было нужно не только «для развязывания рук» против более серьезных и опасных врагов – Англии и Франции, но и потому, что «русский сфинкс»[295] не может быть окончательно побежден, а достигнутые на Востоке цели невозможно будет сохранить надолго. «Изначальная суть русской природы, народа и истории» всегда будут препятствием для Германии. «Другими словами: невозможно полностью разрушить сердцевину этой мировой империи – Москву как историческое, этническое и экономическое понятие»[296]. Хётч выступает также против теории Рорбаха о «разложении России на ряд мелких государств[297], против призывов – особенно