«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны - Константин Николаевич Цимбаев

Легко проследить влияние на Рорбаха и других людей, которых он считал признанными авторитетами в области русско-балканских отношений, – бывшего временного поверенного в делах Сербии в Берлине М. Богичевича, сербского посланника в Петербурге Р. Козутича, первого министра Сербии Н. Пашича, историка М.П. Покровского. Несомненно, послевоенные идеи Покровского (впрочем, не расходившиеся с довоенными мыслями самого Рорбаха) укрепляли уверенность немецкого публициста в виновности властей Сербии в Сараевском убийстве. В 1921 г. Рорбах пошел еще дальше Покровского и на основе своих давних представлений о роли Российской империи на Балканах[266] выстраивал схему целенаправленного создания Россией взрывоопасного положения на юго-востоке Европы и преднамеренного развязывания ею мировой войны. Анализ этой схемы представляется важным как для уяснения внешнеполитических взглядов самого Рорбаха, так и для раскрытия его видения (на примере России) механизма воздействия экспансионистской пропаганды.

По Рорбаху, начало событиям, приведшим к мировой войне, было положено болгарско-сербским договором 29 февраля 1912 г., вследствие которого возник Балканский союз. Договор «был написан под русскую диктовку и… Балканский союз существовал под крылом России». Последовавшее за этим усиление балканских государств неизбежно должно было привести их к нападению на Австро-Венгрию с целью создания «Великой Сербии, которая, конечно, не могла быть не чем иным, как русским филиалом на Адриатическом море». При этом стоявшие за славянами русские политики «ни секунды не сомневались, что, для того чтобы достичь этой цели, необходима война не только с Австро-Венгрией, но и с Германией». Поэтому начиная с 1912 г. деятельность России была устремлена на то, чтобы «создать направленную против Австрии и Германии, по возможности многочисленную, группировку держав, с четко осознаваемым намерением развязать военное столкновение в момент, который покажется России благоприятным». В центре этой группировки и всех русских планов стояла Сербия. И хотя Рорбах повторял модные тогда слова лорда Норсклиффа о том, что «механизм Антанты» виноват в возникновении войны, главная мысль его заключалась в ином: именно образованная вокруг Сербии система «подготовила со стороны России мировую войну». Влияние противников войны, считавших, что у России есть более важная задача – вплотную заняться решением аграрного вопроса, таких, как, например, С.Ю. Витте и министр земледелия А.В. Кривошеин, было незначительно, как и их число. «Подавляющее большинство было за войну, и именно за войну с Австро-Венгрией и Германией за балканские цели».

Балканы оставались единственным реальным направлением открытой экспансии России после крушения ее дальневосточной политики в Русско-японской войне. Первым шагом на пути к новой (точнее, старой, вековой) цели стало соглашение с Англией в 1907 г., вторым – система вокруг Сербии. «Видно, что Россия для обоснования своего господства на Балканах и разрушения Австро-Венгрии хотела начать войну с помощью балканских государств и особенно Сербии; что между Сербией и Россией в этом вопросе было взаимопонимание; наконец, что война с Австро-Венгрией, а также война с Германией, считалась само собой разумеющейся».

Балканы и проливы, по Рорбаху, были ближайшей, ясно видимой целью России. Ее перспективные планы шли дальше, возвращаясь к проектам столетней давности, когда подобные намерения Александра I были отвергнуты Наполеоном со словами: «Константинополь? Нет, это было бы мировое господство!».

Повторяя суждение немецкой «Белой книги», Рорбах подробно пересказывает этапы разработки русских военных и морских оперативных планов с участием С.Д. Сазонова и всех наиболее ответственных политиков и делает вывод, что «представление, будто можно было сохранить мир с Россией и тем самым во всем мире, возможно только при недостаточных знаниях и недостаточном наблюдении за поведением России». Российская политика «притязания на господство над всеми балканскими славянами и всеми австро-венгерскими славянами оставалась жизненно опасным моментом для Германской империи». А также для всего мира, ибо в стремлении России к «воплощению своей славянской идеи… и лежит ключ к мировой войне»[267].

Непосредственно перед войной Россия «представляла собой ненормальную и непрерывно растущую массу. Противостоять этой массе, поставленной благодаря автократии царизма и непрерывному господству панславистской великодержавности целиком на службу чудовищных захватнических и аннексионистских планов могла только объединенная Срединная Европа». Поэтому так важно было для Германии поддерживать и сохранять в целостности Австро-Венгрию, а для России – если не уничтожить, то развалить ее. И эрцгерцог Франц-Фердинанд, имевший программу сильной триединой империи, был ей помехой. Прямо не обвиняя Россию в организации Сараевского убийства, Рорбах делает намеки на это и, безусловно, уверен в том, что она стояла за ним. Убийство стало «продуктом агитации за Великую Сербию, которой Франц-Фердинанд хотел противопоставить свою политику» и которую Россия вела с заранее обдуманным намерением развязать в нужный ей момент войну[268]. Об этой опасности Рорбах предупреждал давно, но не был услышан. Заявляя претензии на дар предвидения и правильность своей позиции, Рорбах тем самым косвенно подтверждал тщетность своих политико-публицистических усилий и, несмотря на громкое имя, недостаточность своего влияния, чтобы реально воздействовать на ход событий.

3

Именно последним – политическим – влиянием в полной мере обладал Шиман, у которого было немало общего с Рорбахом в их отношении к России: остзейское происхождение, знание русского языка, обширные знакомства в политических, общественных и научных кругах, что создавало прочную основу для собирания всесторонних сведений о России, авторитет эксперта и внимание читателей.

Отличавшийся, по свидетельству многих современников, почти «зоологической ненавистью к России», Шиман всегда, выступая как историк, писал о ее прошлом – с высокомерным пренебрежением, как публицист о ее настоящем – предупреждая о «русской опасности». Сторонник норманнской теории, Шиман считал, что русское государство зародилось только благодаря деятельной силе «варяжских князей», уже сразу после которых Россия приобрела свои отличительные черты, сохранившиеся без изменений на протяжении тысячелетия. «Народ привык к безмолвной покорности, княжеское сословие взяло за образец бесчестную политику силы татар и создало в сердце сегодняшней России, на первоначально финской земле, колонизированной переселенцами со славянского юга и запада, то великое княжество Московское, в котором родился русский империализм»[269]. Следуя за своим другом и во многом идейным наставником Виктором Хеном, Шиман отказывался признавать за русским народом способность к эволюции – культурной или политической. По его мысли, лишенная благородного влияния основ образования и просвещения европейского Средневековья, Россия веками существовала как восточная, азиатская держава, всегда коварная и с постоянным «стремлением к экспансии». Лишь понимание того, что открытая экспансия на Запад будет для нее опасна, удерживает Россию от военной политики. И сдерживать ее агрессивность, с позиции силы защищать Европу от «русской опасности» – задача Германии.

Открывать обществу