«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны - Константин Николаевич Цимбаев

никакие существенные противоречия. В нас обоих мир идей протестантизма нашел свое чистейшее выражение и дал наилучшие плоды в науке, искусстве, литературе и технике… Соединившись, они образуют сильнейшую коалицию, которая сегодня возможна. Почему же они не должны пожать друг другу руки?»[219].

Шиман твердо знал, против кого должна быть направлена эта «сильнейшая коалиция» – против Франции и прежде всего против России. Образ главного врага – России – постоянно стоял перед глазами Шимана, и он всегда верил, что, устранив все преграды на пути к истинному согласию, два духовно близких народа, немцы и англичане, объединят свои силы против восточной империи. Сближение Великобритании с Россией казалось ему противоестественным. Давние противоречия в Средней Азии и на Дальнем Востоке, а также постоянная угроза, нависающая с севера над «жемчужиной британской короны», делали, по мнению Шимана, реальный союз Англии и России невозможным или по крайней мере непрочным.

Политическая картина мира, по Шиману, была, надо признать, крайне импрессионистична. Даже англо-русскому соглашению 1907 г., искусно достигнутому Эдуардом VII и направленному против Германии, он не придал серьезного значения. Шиман пренебрежительно возражал враждебным иностранным комментаторам, которые рисовали возможные тяжелые для Германии последствия русско-французско-английской коалиции: «Господа поступили бы действительно лучше, если бы заботились о своем собственном будущем; в ответ на эти планы мы можем лишь сочувственно пожать плечами»[220]. Он настолько был уверен в том, что взаимопонимание Германии и Англии будет достигнуто, что не считал серьезным камнем преткновения даже важнейший для Рорбаха и Ревентлова вопрос о флоте, полагая, что при обоюдном желании устранить его не составит труда.

Следует признать, что подобный оптимизм Шимана был прежде всего средством воздействия на читателя. Реальные факты живой политики, о которой он знал больше подавляющего числа современников, редко получали в его публицистике трезвую оценку. Но для себя он фиксировал их обязательно. Так, в 1908 г. он писал в дневнике: «Общее настроение исключительно пессимистическое. Во внешней политике сотрудничество России, Англии, Франции – факт». В дальнейшем Шиман высказывался еще более определенно. Для него очевидно, что речь идет уже не только об изоляции Германии, но о ее «преднамеренном окружении», которое является результатом планомерной английской политики. Причем политики, направленной не просто на создание неблагоприятной для Германии политической обстановки, а на решительный удар по ней во всех сферах и даже на войну. 5 ноября 1909 г. он записал в дневнике: «Я все более убеждаюсь, что в Англии существует намерение приготовить нам войну в 1912 или 1914 году»[221].

Прогноз Шимана оказался точен. Менее точным был его сохранявшийся оптимизм в оценке англо-германских отношений. Несмотря на понимание враждебной Германии сущности английской политики и того, что «во всех вопросах внешней политики Франция и Россия идут рука об руку с Англией»[222], надежда на благополучный исход противостояния с Англией и достижение согласия с ней оставались аксиомой его внешнеполитической концепции. Ее он пропагандировал не только у себя в стране, но и в Англии. При этом, как ни странно, Шимана считали в Англии англофобом. Его стремление ради сближения с Великобританией всегда критиковать враждебные иностранные публикации, направленные против этого, приводило к эффекту, обратному желаемому. На страницах газет Шиман безуспешно пытался защищаться: «Наши еженедельные обозрения никогда не нападали на Англию, а только давали отпор систематически ведущейся английской прессой кампании против немецкой политики. Их автор ни в коем случае не враг Англии, напротив, он представляет ту точку зрения, что немецко-английский союз укрепит положение обеих держав в мире и будет содействовать здоровому развитию большой политики»[223]. Но, опытный журналист, он не сумел улучшить свою репутацию.

Помимо репутации англофоба, Шимана преследовало также клеймо империалиста и шовиниста, что естественным образом увязывалось с «шиманизмом». «Шиманизм» даже стал предметом обсуждения во время франко-германских переговоров в июле 1908 г. в Париже. Французская газета «Фигаро» тогда провела собственное расследование и установила, что в Южной и Центральной Германии «шиманизм» менее распространен, чем на Севере, в Пруссии. Шиман действительно, найдя в Пруссии новую родину, а в императоре – хорошего друга, больше выражал настроения прусского юнкерства и близких к нему милитаристских кругов, чем проникнутый южногерманским скептицизмом Ревентлов. Политическими последствиями «шиманизма» были дальнейшее обострение антинемецких настроений во Франции и ухудшение отношений с ней. Правда, нельзя преувеличивать значение личности и внешнеполитической публицистики Шимана и вес его слов. Его голос был голосом одного из многих, его мнение не могло иметь непосредственного влияния на германскую дипломатию. Тем не менее важность, какую придавали «шиманизму» во Франции, показательна.

Шиман изменил своему оптимизму за два года до войны. Его последние надежды на германо-английское взаимопонимание разрушила неудача миссии Хольдена. Первоначально Шиман был уверен в ее успехе и позднее резко отзывался о Тирпице, из-за которого она провалилась. Весной 1912 г. Шиман писал своему другу Хирсту: «Я не могу больше отрицать, что настроен очень пессимистически… Если мы не придем к взаимопониманию с Англией, то я считаю эту войну неизбежной»[224].

В феврале 1914 г. Шиман, явно обеспокоенный приближением европейской войны на невыгодных для Германии условиях, счел необходимым высказать своего рода квинтэссенцию своей позиции в отношении Англии: «Мое (т. е. мое личное) мнение и твердую убежденность я хотел бы резюмировать следующим образом: не было такого периода времени, когда все трудности европейской, равно как и мировой, политики могли бы быть лучше, чем это возможно сегодня, направлены на путь спокойного и процветающего развития благодаря одному-единственному спасительному решению. И это решение звучит так: англо-германский альянс. Я высказывал эту мысль долгие годы, более или менее явно, и считаю необходимым именно сейчас настойчиво выступить в ее защиту, т. к. большая и влиятельная часть причисляющей себя к правительственной партии прессы выступает против флотских планов Черчилля, основанных на химере возможного германского нападения. Я также никогда не сомневался в том, что наша флотская программа независима от планов строительства Англии, создается для наших потребностей и нашего мирового положения. Наконец, я должен сказать, что англо-германский союз сегодня представляется утопическим; но это не изменяет моей убежденности в том, что он рано или поздно должен стать реальностью, т. к. тем самым немецкие интересы, как и английские, так же как, наконец, и вся общность европейских интересов, проявятся наилучшим образом»[225].

В исторической перспективе суждение Шимана можно считать справедливым (хотя какой страшный путь еще предстоял Европе к осознанию общности ее интересов!), но показательно, что сам Шиман назвал свою позицию «утопической». В своей деятельности по улучшению отношений с Англией Шиман был заведомо обречен. Речь не могла идти не только о союзе, но даже о