Бумажный Вертов / Целлулоидный Маяковский - Александр Алексеевич Пронин

Пролаза?

вор?

Вы многоличны.

Мне далеко не безразлично,

Кем моя Лена увлеклась.

Или в совсем коротком:

Человек не амеба

Хлеба не было.

Закрылись веки.

У человека (229, 60).

Поэтические перемены были обусловлены целым комплексом факторов, как внешних, так и внутренних. Разумеется, юноша просто взрослел и пытался воспринимать мир трезвее, причем взросление это происходило на фоне общественно-политических катаклизмов, начавшейся мировой войны, изменившей жизнь кардинально. Попытка охватить исторический процесс нашла отражение в стихотворении 1915 года, где личное становится рамкой для вселенского:

Началось все тогда, когда рвал для вас астры.

Бронированная Германия, лохматая Австрия,

Штык русский серьезный, не особенно острый

Морской титан Англия в броненосном потоке

Маленькая Бельгия: никаких мол уступок

Черногория и Сербия, оглохшие от крика,

Так началась эта вся ярость и дикость.

На Западе, как и на Дальнем Востоке

И Франция знакомится с пушками Круппа

убийства, измены, торговля, насилия,

шпионы и лозунг: «Вильгельма в Бастилию».

Началось не тогда, когда рвал для вас розы я

Все видел стихами и ничего прозою (229, 60).

Суровая проза жизни побеждала, но «видеть мир стихами» 18-летний Давид Кауфман продолжал и дальше, чему, очевидно, способствовали и перемены в его жизни: осенью 1914 года он покинул родительский дом и, прибыв в переименованную уже столицу, стал слушателем петроградского Психоневрологического института В. М. Бехтерева.

Образованный в 1907 году институт был, вероятно, самым либеральным высшим учебным заведением России, о чем наиболее красноречиво свидетельствует тот факт, что в 1914 году министр просвещения Л. А. Кассо предлагал даже закрыть это учебное заведение. В секретном представлении Совету министров он, в частности, писал: «Состав профессоров и преподавателей института (153 чел.) отличается совершенно определенным противоправительственным направлением», а «слушатели и слушательницы института в громадном своем большинстве ‹…› отличаются ярко революционным настроением»[155]. Помимо того, сюда принимали и не имеющих права поступать в государственные университеты выпускников реальных училищ и евреев. Вполне вероятно, что определиться с выбором именно этого частного учебного заведения Давиду помогла его петербургская тетя, врач Мария (Ривка) Гальперн, которая, как это следует из списка обучающихся, два семестра проучилась у самого Бехтерева[156]. Отметим также, что по тем же причинам в те же годы в Психоневрологическом учились и другие будущие кинематографисты – Михаил Ромм, Григорий Болтянский, а также знаменитый впоследствии журналист Михаил Кольцов, сыгравший важнейшую роль в судьбе своего белостокского земляка.

Илл. 23. Здание Психоневрологического института Бехтерева. 1915 г.

Достоверных сведений об этом этапе биографии Вертова немного. Так, во многих работах отечественных специалистов (Н. Абрамов, Л. Рошаль, С. Дробашенко и др.) утверждается, что Д. Кауфман учился в институте в 1916–1917 годах. То, что это не так, доказывают официальные документы: из материалов личного дела Давида Абелевича Кауфмана следует, что вначале он числится «слушателем приема 1914 года»; затем осенью 1915 года (дополнительно сдав летом в Белостоке необходимый для поступления в институт экзамен по латыни, которую не преподавали в реальном училище) он меняет свой статус вольнослушателя на статус полноправного студента и продолжает учебу вплоть до призыва в армию в сентябре 1916 года[157]. Подтверждением именно такой датировки сроков его учебы служит и архивная справка об оплате обучения, где значится, что Д. А. Кауфман заплатил 75 рублей за осенний семестр 1914 года, 50 рублей за весенний, вновь 75 – за осень 1915 года и еще 50 – за весенний семестр 1916 года[158].

На достоверные данные личного дела опирается и французский биограф Вертова Валери Познер, которая, отмечая, что «в институте до революции обучался единственный Давид Абелевич Кауфман»[159], предполагает, что молодой человек во время учебы жил в доме своей любимой молодой тети (именно ей в школьные годы он посвятил поэму «Маша»). Это предположение соответствует действительности, поскольку в одном из рукописных заявлений Д. Кауфмана в канцелярию института он указывает и точный адрес: «…мое местоположение, Забалканский, 4, д-р М. Гальперн»[160]. Забалканским назывался в те годы нынешний Московский проспект, а значит, Давид жил в центре, рядом с Сенной площадью, а сравнительно недалеко от сына, по адресу Лермонтовский проспект, 12, квартира 10, поселилась зимой 1915 года и вся семья его родителей, бежавшая в Петроград от приближавшейся к Белостоку линии фронта. Этот адрес указан в прошении А. К. Кауфмана руководству института, в котором отец студента официально ходатайствовал об отсрочке платежа за весенний семестр – по причине отсутствия средств: «…очутившись беженцем из г. Белостока, я в настоящее время лишен возможности внести плату за учение за текущий семестр ‹…› все наше имущество осталось в руках нашего врага»[161].

Отсрочка белостокскому беженцу была предоставлена, но вскоре война все же вмешалась в процесс образования его старшего сына: началась сплошная мобилизация, и 12 сентября 1916 года, судя по справке, Д. А. Кауфман, оказавшийся «вполне годным к военной службе», попал в армию. Ему повезло, и как музыкант он попал не на фронт, а в военное кантонистское училище в Чугуеве под Харьковом, но затем по состоянию здоровья был полностью освобожден от воинской повинности. Когда Д. А. Кауфман вернулся в Петроград, точно не известно, но, судя по отсутствию новых документов в деле № 933, в институте он так и не восстановился. Вероятно, он застал в Петрограде Февральскую революцию 1917 года, а затем, в июле, так и не окончив основного факультета[162], покинул столицу, перебравшись в Москву[163]. Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что Д. А. Кауфман проучился в Психоневрологическом институте два года, а прожил в Петрограде с перерывом почти три. Отмечу, что уточнение биографических сведений было необходимо не только для восстановления истинной хронологии событий, но и потому, что речь идет о важнейшем периоде становления личности будущего кинока, отраженном и в его литературном творчестве.

Илл. 24. Вертов-студент. Петроград. Фрагмент фотографии. 1916 г.

Несомненно, студенческие годы были для Давида, сменившего, кстати, в 1915 году имя на Денис, а отчество на Аркадьевич, временем интенсивных поисков себя. Тому способствовала не только сама по себе молодость героя, но и общефилософское содержание дисциплин основного факультета Психоневрологического института. В. М. Бехтерев считал, что основной факультет – это не просто «подготовительная ступень», а «факультет с законченным циклом основных важнейших научных дисциплин» и он «заменяет собой –