Короче, Пушкин - Александр Николаевич Архангельский

личное начало. В первую очередь скептические мысли о “силе вещей”, на которой основана “необъятная сила правительства”. “Либеральное” поколение не захотело с этим считаться – за что и поплатилось.

Но что же такое “сила вещей”? В записке нет определения. Однако в конце 1825 года Пушкин сочинил поэму “Граф Нулин”, которая предельно четко отвечала на поставленный вопрос.

Муж главной героини Натальи Павловны отправляется на помещичью охоту. Возможность измены предусмотрена первой же строчкой: “Пора, пора! рога трубят…” Она восходит к поэме рябого Ивана Ивановича Дмитриева (“арапчик да не рябчик”) “Модная жена”: “Муж, в двери выставя расцветшие два рога…” Тема адюльтера подхвачена в ехидном вопросе: “А что же делает супруга / Одна в отсутствии супруга?” Но несмотря на скуку, Наталья Павловна ведет себя безупречно. Кажется, что наши сюжетные ожидания обмануты.

Тут в действие вторгается антигерой, граф Нулин. Вместе с французским слугой Picard'oм он возвращается из “чужих краев”, где разжился модными идеями. Идеи эти изложены в богохульной песне Беранже и “ужасной” книжке “Гизота”: французский публицист и политик Гизо отстаивал идею особой европейской цивилизации с Францией во главе; в это время он был также проповедником расширения гражданских прав и свобод.

На подъезде к имению Натальи Павловны коляска перевернулась, и Нулин, повредивший ногу, получает шанс остаться в доме. Охромевший путешественник яростно хулит “Святую Русь”. Он словно бы сошел со страниц записки “О народном воспитании”, в его дорожной библиотеке – пасквиль на правительство и возмутительные песни. Как носитель чужеземного идеологизма он просто обязан соблазнить Наталью Павловну, именины которой приходятся на день Бородина. Потому что это значит соблазнить Россию. Но получает звонкую пощечину и бежит от крошечного шпица. Напрашивается вывод: патриархальная Святая Русь, которую ругает Нулин и которую “хранит” Наталья Павловна, держится на верности, морали и устоях. На русском “порядке вещей”.

Однако все как раз наоборот: Русь несокрушима потому, что не вполне “святая” и даже вполне грешная. Но грехи ее – домашние, укорененные, привычные. Сила вещей – вне морали. Рога трубят без остановки; служанка Натальи Павловны “Порою с барином шалит, / Порой на барина кричит”, а сама Наташа изменяет в пределах традиции, в соответствии с правилами нарушения правил:

Смеялся Лидин, их сосед,

Помещик двадцати трех лет.

Ужасная книжка Гизо не сработает, Беранже проиграет, монархия устоит, поскольку живая традиция, “сила вещей” – лучшее лекарство от революций. Через пять лет, в 1830-м, Пушкин напишет “Заметку о «Графе Нулине»”, где прямо столкнет события Сенатской площади со своим кокетливым сюжетом. “В конце 1825 года находился я в деревне. <..> Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. Гр. Нулин писан <?> 13 и 14 дек.<абря>. – Бывают странные сближения”.

Но вернемся к записке. Прочитав и скорее одобрив ее содержание, Бенкендорф передал бумагу Николаю; царь написал по-французски: “Посмотрю, что это такое”.

Посмотрел. Сделал множество помет. Как заметил тот же Эйдельман, главный пушкинский посыл, ради которого тот шел на компромиссы, не вызвал никакой реакции. Ни одобрения, ни возмущения. “Политические изменения, вынужденные у других народов силою обстоятельств и долговременным приготовлением, вдруг сделались у нас предметом замыслов и злонамеренных усилий”. Николай не поддержал и версию о западном влиянии как главной причине восстания; он знал из допросов, что “нет основательных причин питать сии подозрения” (Д.Н. Блудов). Не одобрил царь и пушкинский намек на зарубежные походы русской армии, и пассаж о “братьях, друзьях, товарищах погибших”. Абзац о просвещении из рокового Манифеста дважды сопровожден вопросом. Рядом с именем Николая Тургенева, за которого вступается поэт, два вопроса, о самоуправлении кадет тоже два, о запрете телесных наказаний два, о нерассмотрении доносов “со стороны” один… Рядом с абзацем про историю вообще десять!

??????????

Царь ожидал продуманной идеологии консерватизма. Общедоступной, действенной и обаятельной. Как человек неглупый, но незамысловатый, он верил в простые решения. Революция во Франции держалась на словах: “Свобода, Равенство, Братство”. Стало быть, и защититься можно от нее словами. Требовалось магическое заклинание, а поэт представил рассуждение. Переусложнил задачу.

6. Конкурент

Иначе действовал один из создателей “Арзамаса”, англоман, денди, знаток и любитель греческой античности Сергей Семёнович Уваров.

Главная его черта – сжигающее честолюбие. Уже в юности, будучи на дипломатической службе, он, как писали В. Вацуро и М. Гиллельсон, “увидел во сне, что… стал министром просвещения”. И сон оказался в руку. Все должности, которые Уваров занимал, были промежуточными целями на пути к министерству. Он возглавлял и менял на корню Академию наук, увлеченно создавал Пулковскую обсерваторию, стал сенатором и добивался похвал государя, не обращая внимания на критику друзей. Не потому, что нуждался в доходах, – Уваров удачно и скучно женился на дочери графа Алексея Разумовского, настолько же некрасивой, насколько богатой. А потому, что по-другому невозможно было воплотить Идею, которую он обдумывал как минимум с 1814 года: у каждого народа своя политическая традиция, свой культурный фундамент – все то, что Пушкин будет называть “силой вещей”. Чтобы не сорваться в революцию, нужно это зафиксировать и сохранять. С помощью литературы, журналистики, цензуры. Задачу он (задним числом) описывал так: надлежало “собрать в одно целое священные останки… народности и на них укрепить якорь нашего спасения”.

Пушкин мыслил слишком философски. Уваров умел вовремя забыть о тонкостях. Царю, который чудом уцелел 14 декабря, был необходим рецепт стабильности. Четкий, как марш на плацу, как фронтовой девиз “За веру, царя и отечество”. И Сергей Семёнович предложит: “Православие. Самодержавие. Народность”. Вера большинства – политический строй – неизменная народная “физиономия”.

Легко догадаться, кого предпочтет государь.

7. Идеолог, мыслитель, поэт

Зачем все это было нужно Николаю, более или менее понятно. А Пушкину игра в идеологию зачем? До сих пор он исходил из правила: писатель может содействовать власти, как делал Ломоносов, испытывать ее гонения, как Радищев, быть частью системы, как Державин, но не его призвание ее обслуживать. А во второй половине 1820-х и в первой половине 1830-х попробовал соединить привычный скепсис – и политический энтузиазм.

Если попытаться кратко описать логику его рассуждений, то члены партии шестисотлетнего дворянства могут вступиться за устои, которые действительно дали трещину. При одном-единственном условии: родовитое дворянство должно иметь необсуждаемое право частной жизни, гарантии ее неприкосновенности. Тогда оно смягчит самовластие этикой, пропитает гуманностью, подхватит и усилит параллель между основателем империи и нынешним царем. Об этом Пушкин в 1820-е и начале 1830-х годов пишет постоянно: “Стансы”, “Друзьям”, “Герой”, “Арап Петра Великого”, “Полтава”, “Медный всадник”.

А Николай,