Мифологические рассказы и легенды Русского Севера - О. А. Черепанова

№ 249. И леший такой же черт. Они везде, их много видов. Они и с хвостиком, и с крылышком, и без спины, в любом обличьи выйдут, и в человечьем, може сосед, ан нет, будто что-то неладно. Хоть в кого может превратиться. И летучие есть.

Мама говорила, на ночь нельзя открытую еду оставлять, черти едят, домовые. Плохие они. После них нельзя есть, заболеешь, обязательно (Новгородская обл., Старорусский район, Ивановское, 1990).

№ 250. Говорили раньше. «Тьфу, тебя леший-то поймает!» Черта никто не видел. Говорят, что черт с рогам, делается человеком. Так у человека постень[143] есть, а у черта нету. Ну сейчас-то постень не видно, а вот от месяца-то постень и есть (Новгородская обл., Старорусский район, Кривец, 1990).

№ 251. Гришка пошел пьяный с коромыслом, а ручий разливши. А шишки говорят: «Скакай!» Он перескочил. Потом говорит: «Вон сено стоит, пойдем спать!» Он полез, а это не стог, а куст. Вот Гришка и протрезвел.

А Афанасий Иваныч с гармоньей до болота пошел. Его забрали за ручки и посадили на пень. Он играл, играл, да потом Господа вспомнил и пошел домой. Это все шишки были. Иван Андреич с мельницы ехал, а там сарайчик. Там ребятишки в красных рубашках. Черти. Лошадь не пошла дале. Он сказал: «Господи, благослови». Они ушли, он и поехал дальше (Новгородская обл., Любытинский район, Своятино, 1986).

№ 252. Где икона, тем окном они не попадут. Нож ложу да топорик на порог, не пройдут тогда. Они пугают и все. Они приходят, дьяволы, сделать ничего не могут. Два часа как начнется, дьявола там кричат, а тень высока, черна (Архангельская обл., Мезенский район, Жердь, 1986).

№ 253. В Егорий день пастух коров обойде, чтоб никто их не тронул. Иной пастух, говоря, такой обход[144] имеет, что должен отдать одну скотинину из стада, чёрте отдает. У иного божественный обход, у иного с чертям, черти, говорят, помогают. Везде хозяева есть: и в гумнах, и в ригах. Эти все черти да шишки, говорят, а больше кто. Это все чушь, раньше было (Новгородская обл., Любытинский район, Ковриг, 1986).

№ 254. Один раз мужички пили и пошли в баню в двенадцать часов. Один видит, кто-то в шляпи. Думал, друг, шляпу снял с него. Кто-то стал по ночам за шляпой приходить, тот и умер от разрыва сердца (Новгородская обл., Старорусский район, Чижово, 1990).

№ 255. А вот играли в карты мужики, послали одного за вином в Ивановское, около деревни к нему товарищ подходит, знакомый. «Пойдем», — говорит, и повел его в лес. Опомнился, стоит один у леса, а того-то и нет. Молилси он, страшно ему было (Новгородская обл., Старорусский район, Ночевалово, 1990).

№ 256. А вот у моей матери есть сестра, так вот, было ей восемнадцать лет, так вот, завелся у них в доме черт. Это правда было. Вот он влюбился в нее. Он стал за ней ухаживать, ну, преследовать ее. Целую неделю. Ну, деда-то в то время дома-то не было. Дед приехал, позвал охотников, и стали они в подпол палить. А жили они у деда неделю и всё в подпол стреляли. Черти-то выстрелов боятся, они далеко уходят (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).

№ 257. Бабка рассказывала, видела она черта. В Троицу это было. Шла она с кладбища, а мужики самогонку варили в доме. А он большой, черный, с рогам, на крыше сидел за трубой и нюхал все (Новгородская обл., Старорусский район, Гривы, 1990).

№ 258. Прошлый год, дело к Пасхе. Дрова у меня были наложены, напилены. Сижу дома, смотрю под окошко. И вот така голова над дровам, так туда и поперлась, черна шапка и вроде рогов что-то у его.

Раньше говорил отец, ребятишки катаются на горе, и он [нечистый] кататся, подпоясан, шарф красной. Возьмет, на мальчишек рассердится и сунет под угол дома (Новгородская обл., Пестовский район, Малышево, 1986).

№ 259. Рассказывала мне одна бабка, что пришла на супрядки[145], сидят, прядут, а парней-то и нету вовсе. Одна девка-то возьми и скажи: «Хоть бы черт пришел заместо парней». Сидят, прядут. Вдруг входят двенадцать парней, садятся на лавку супротив их, сидят. Вдруг упало веретено, наклонилась одна поднять-то его, смотрит, а под лавкой-то хвосты у них. А их [девушек] две сестры было-то. Как побежали они к дому-то. Прибежали домой-то, а двери-то закрыты. А на дворе лен постлан был, ну, настелен лен. Вот побежали черти к дому-то, а лен встает и говорит человеческим голосом: «Слушайте меня, меня с земли собрали, в землю насыпали, ухаживали, лелеяли, сжали, потом постлали..» Так он и рассказывал, и вот закончил, и на последнем слове петух пропел, они [черти] и исчезли. Супрядки-то — после Богородицы[146] вечеринки (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).

№ 260. Нашего-то, Митина-та, дедушку хватали в бане-то. Хватали. Дак вот один с гармошкой зашел. Девки, говорит, поют писни. Ну, я, говорит, иду с гармошкой. Девки сидя, правильно, прядут. Раньше пряли там, в бане, все делали в бане. Прядут, говорит, девки. А ноги-те, гот, всё прятают. А ноги-то коровьи. Копыта. Ну, а снарядные[147], всё это писни поют.

А он, видно, заметил. «Да разденься, с нами побудь, — дескать, — все тепло в бане». Раньше топили бани-то, пряли дак. Топили специально, собирались в бане. Ой, тут в бане блазнило[148] так всё, в логу она была. И он говорит: «Да я пойду на улицу» Платочек, платочек им оставил носовой.

Назавтра пришли, аж платочек весь на ленточки. Он убежал, убежал, догадался. Оне, говорит, за им, за им. Да он обратно к Муханам, и к пруду-ту. На крылечко заскочил, зыбатся[149]. «А, — говорят, — догадался!»

Оне бы его задавили. Вот так (Пермская обл., Соликамский район, Харюшино, 1989).

№ 261. Чертышко, он в реке живет, волны нагоняет, ветром завивает; вода шумит, волны большие, детям говорят: «Не купайтеся далеко, вода высоко, чертышко утяне!» И еще говорят: «Чертышко-перевертышко, пусти в байну помыться, попариться».

Черт не может на суше жить, он только в воде живет. Он, черт, он водяной. Вот утонет человек, дак он душу-то себе возьмет. Черт только в воде, а леший только на суше, это нечистая сила.

Черт тоже может всяко выглядеть. Но он на суше жить не может.