Мифологические рассказы и легенды Русского Севера - О. А. Черепанова

№ 235. А вот еще про амбарника расскажу. Папа рассказывал. Девки побежали к анбару в Святки, очертились[136], как полагается. А тут один мужик хотел попугать девок. Пойду, говорит, в анбар запрусь да нашепчу им всяко много. Пошел, запёрся, а девки прибежали к анбару под замок и слышат, там кто-то приговариват: «Лучку мну, в корзинку кладу. Ручку мну, в корзинку кладу. Ножку мну, в корзинку кладу. Головку мну, в корзинку кладу». Девки прибежали в деревню и рассказали мужикам, что слышали. А утром открыли анбар, а тамотки того мужика скрутило. Отдельно ножки, руцки, головка, все, как девки слышали. Захотел попутать, самого скрутило (Архангельская обл., Мезенский район, Лампожня, 1986).

№ 236. Рижная баба сидит, волосы длинные. Вот сосед пошел однажды, да не вовремя. Там рижница рожать собралась. У ней муж есть. Он говорит: «Я закрыл дверь и ухожу. А второй раз прихожу, а рижник говорит, ты хорошо сделал, что мою жену не тронул, и я тебе ничего не сделаю» (Новгородская обл, Батецкий район, Черная, 1988).

№ 237. Я видал рыженьких. Пошел раз поздно вечером портянки мыть, а он перебегал в гумнах, лохматый пес, черный. Так я портянки бросил и побежал. Он страшный горазд, в гумнах и жил (Новгородская обл., Старорусский район, Гривы, 1990).

№ 238. Не знаю, один ли он по ригам рижник. Я сам его видал. Он с гумна на гумно перебегал. Черный, лохматый, похнатый. Как повернет башку — как огнем. А Васька рассказывал: мы, бывало, лягем, а он как пустится по ладоне[137] туды-сюды. Ночью-то молотили (Новгородская обл., Старорусский район, Гривы, 1990).

№ 239. Мара волосатая... сидит в дому за печкой. Как всю пряжу не выпрядешь, Мара за ночь все спутат. Ребятам раньше говорили: «Мара с запечка как выйдет и заберет» (Карелия, Медвежьегорский район, Рим, 1979).

№ 240. Пряха есь. Я была вышодцы замуж, сидела вечером пряла. Красива прялка была. Я только легла спать, слышу, моя прялка прядет, даже щелкат. Так жутко стало. Встану — нет никого. Как только прилягу — опять защелкат. Как схватила подушку, кинула, сказала: «Ой, Господи, что такое». Бога-то помянула, она и исчезла. Это уж к плохому было: похоронна пришла от мужа. Не видала никого, прялка стоит пуста. Могла бы я и не поверить, если бы у самой на факте не было.

Многие хозяева слышали, как она прядет, щипочет. Видали раз пряху — так уж такой же человек. Баба одна пришла к старушке, а та и научила: «Возьми, — говорит, — лампу, покрой платком, чтоб свету не было, а как придет, так и посвети сразу». Та — как огонь открыла, женщина как побежит! Такая же, как человек (Новгородская обл., Пестовский район, Осташкино, 1986).

№ 241. Когда-то я сижу, у меня прясница[138] есь, живцу[139] пряду, ну, видать, задремала. Я разбудилась, слышу: жжэрр, жжэрр — веретено вертится, огибошна[140] прядет, суседиха[141]. Жжэрр, жжэрр — ведь это надо же эдак-то попрядывать, жэркать. Перед бедой, говорят, это. Каллисту, племянницу, из экспедиции мертвую тогда приплавили (Коми. Усть-Цилемский район, Пачгино, 1985).

№242. Ночницы-те, кто ночью приходят, ребенку спать не дают, оттого ребенок плачет, не спи по ночам. Говорили, ночницы к нему пристали. От уроков[142] это бывает (Новгородская обл., Старорусский район, Гривы, 1990).

№ 243. Лихорадка, вяснуха, говоря их 12 сястриц. Адин мужик пахал землю, а окало няго стоя 3 сястры и разговаривали промеж себя, как бы сделать, чтоб войти в няго. Одна и гавари: «А ето проста: как мужик-то приеде дамой и начнё хлябать малако, так я тогда саринкой вайду в яго и буду яго тряпать, как смагу. А мужик слыше, ничаго ня гавари. А как приехал дамой, настаражился. Глядь, вдруг грязинка в малако. Вот взял ён яё, вынял, палажил в платок и замазал яю в цало [чело печи]. И вот яна несколько нядель там была, а как стали пеци направлять, яна выскацила, а как встретилась с астальными сестрами, рассказала, што меня там так высушили, што хвате мне хадить па людям. И лечат от лихарадки, што стябають етаго бальнога крыжовником и падбрасывают под адежу зажжённой пакли — пугают: «Ай, пажар!», привязывают к бальному, штоб он ня знал, сушеную свиневью морду. А ещё. Лихарадка трясё, как затряхня, рубашку сарвите и сажгитя. Хадили и варажить (Республика Эстония. Музей им. Крейцвальда в г. Тарту, 8, 223/4, 1936— 1940 гг.).

ЧЕРТ, БЕС

№ 244. Вот гроза-то была, так это Илья-Пророк сердится на черта, он в его-то молнию и пускает, чтоб черта найти. Нельзя на улице быть, черт может войти, а Илья-Пророк молнией его и убьет. В дерево, в дом может прятаться. Вот двери и окна в доме надо зааминить, чтобы черт не вошел. И зеркало завесить надо, а то черт в нем объявится (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).

№ 245. Черти часто заводят, на камень садят, как на печку, и замерзнет. Пьяных с дороги заводили. Уложит спать на холодное место, чтоб окочурились.

Вот мужик был, так водку любил. Вот был пьяненькой, так черт его вел, вел, да к речке и привел, и говорит: «Ложись, мол, вот печь». Наутро мужик проснувши, а лежит на каменье.

Черти с рогом, с хвостом, всякие. Черта раз заковали, так каждое колечко с аминью заковывали, а то все рвал цепь-то.

Теперь черт далече ушодца, и не найдешь (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).

№ 246. Вечером поздно в баню нельзя было ходить, черти шайками забросают. И в праздники не ходят.

Парень с армии пришел, говорит мальчишкам: «Пойдемте со мной в байну». Свистнул три раза. Как пришли и начали его парить! Мальчишки прибежали, струсили, говорят, там Лешку черти парят (Новгородская обл., Старорусский район, Святогорша, 1990).

№ 247. Бабка одна рассказывала. Пошла она раз в баню, начала мыться, а из-за каменки как полезли беси, разноцветные такие. Сначала серые, потом стали синие, маленькие такие, с ладошку, а потом красные полезли и начали ею кусать. А у ее нога больная была, как костыль. А после того все прошло, как не бывало (Новгородская обл., Старорусский район, Гривы, 1990).

№ 248. В третий пар, говорят, черти моются. Отец пошел мыться, а в байне хвощутся, парятся. «Заходи, заходи, — кричат, — мы тебя попарим!» Хто там парится? Все давно