Мифологические рассказы и легенды Русского Севера - О. А. Черепанова

№ 262. У нас там росстани есь, где дороги расходятся. Дак вот раньше говорили, что черт и леший все дрались у этих росстаней. Черт орал на всю вселенную: «Я сильней!», а леший: «Я сильней!» Ругались, ругались, ругались, дело до драки и дошло. Он говорит: «Нет, уж обожди, черт, мы сначала будем на суше драться, потом в воду». Ну вот, стали драться на суше, победил на суше леший, а стали драться в воде, черт победил. Так и осталися (Архангельская обл., бассейн р. Пинеги, Засурье, 1985).

№ 263. Раз пологом[150] рыбу ловили. Смотри, тяжело. Вытянули, а там чертята. Жонки говорят: «Куда девать будем?» А те кричат: «Лучше в воду, лучше в воду!» А чертовка, мать их, в воды плачет, воет и потом говорит: «Я вам много рыбы дам, как отпустите». Они полог вытряхнули, река-то так и раздвоилась. А потом много рыбы вытянули, и ну домой скорее (Архангельская обл., бассейн р. Пинеги, Городец, 1985).

№ 264. В реке чертышко живет. Мужика за бороду схватил. Говорят: «Не пей прикладкой, придет черт с лопаткой». Когда утонул, говорят, чертышко голову свернул. Мужик раз купался, все, говорит, за мной теленок плывет, никак не могу от него уплысть.

Чертушко людей топил, тащил купающихся в реку. Чертышко в воде есть и на бору. Машка как-то пошла полоскать на реку ровно в шесть, так чертышек у нее белье-то и утащил. Чертышко, бают, маленький, а черт большой. В полночь в баню ходить нельзя, чертышко унесет. Чертушка шею сворачивает, если под застругу[151] попадешь (Архангельская обл., бассейн р. Пинеги, Шардомень, 1984).

№ 265. Один мужик идет, возле Цасового озера мужик сидит, длинный, длинный, портянки сушит. «Где, — говрит, — портянки вымоцил?» — «А церез Цасовое озеро шагнул да и вымоцил». Такой назыв, так говорят. А широкое Цасовое озеро-то, три реки будет. Это дьявол возле огонь сидел, портянки сушил (Коми, Усть-Цилемский район, Пачгино, 1985).

№ 266. Я заболел с потерей сознания. Все уходили жать, я один в доме. Постель на лавочке у окна, окно открыто, дверь на замке. Лежу. Чудится, открывается дверь, смотрю, сажусь. Заходит Павлушка, сосед. Ушел. А потом идут целое сонмище чертей, голые, шерстнатые, с рогами, с хвостами, с копытами. А я думаю, дальше матицы[152] вам не пройти. Они лезут по стенке, как тараканы, и не могут. И ушли. Бабушка пришла. Я рассказываю ей, десятка три-четыре было, лезли к матице. Давно это было, молодой я был, а вот помню (Новгородская обл., Любытинский район, Луково, 1986).

№ 267. За ручьем кто-то в балалайку играет, маленький мальчишка, леший али черт, наверно. А придешь — никого нету. Там дом был, там нечистая сила была поселивши. Они плясали, досками хлопотали. «Чубуков» дом этот назывался. Старик выстроил дом, окошки пробил, но дом не достроил, помер.

Ручей тут есь, кто-то там убит был, так все мерещится, что ходит кто-то (Новгородская обл., Любытинский район, Своятино, 1986).

№ 268. А вот слыхывал, рассказывали. Мужик шел домой поздно, почти ночью было, в деревню свою. Ну, тропа мимо бани. Он глядит, там свет. Ну и заглянул, а там мужики, в карты играют. Он зашел, сел, стали играть на деньги, много выиграл. Как домой попал, не помнил. Пришел, лег спать. Наутро баба будит. «Где шлялся?», — говорит. А он стал рассказывать-то, и, мол, денег много принес, выиграл. Ну, полез в карманы-то, а там-то... одни листья от веника. Ну, не знаю, рассказывали так, а было, нет — не знаю (Новгородская обл., Старорусский район Ивановское, 1990).

№ 269. Ветер веет в двенадцать часов дня, столбом пыль встает — так говорят, черт на удавленнике едет. «Ой, черт на удавленнике поехал!» — все бабушка говорила. Удавленников не отпевают, в Москву надо подавать, чтоб разрешили (Новгородская обл., Старорусский район, Гривы, 1990).

№ 270. А вот если женщина робеночка ждет, то нельзя оставлять ее одну. Черти-то у ей с живота робеночка утащат, а потом она вроде и с животом ходит, а пусто там, вот (Новгородская обл., Старорусский район, Виджа, 1990).

№ 271. Шишки-то и есть черти. Кто хочет покультурней сказать, тот «шишок» говорит, а мы, грешные, все «черт» говорим.

Был у нас мужик, все книгу читал про черную магию. И захотелось ему поговорить с ими. Так его черти потащили скрозь потолок, до того дочитался. Так под ним до утра воскресную молитву читали, чтоб не утащили.

Еще вот было. Все старик сидел в водогрейке[153], сторожил скот. Вдруг приезжает на вороной лошади, в военной одёже, вроде как проверяющий, ввечеру уж поздно. Старик говорит ему: «Вы посидите, а я пойду посмотрю, все ли у меня в порядке». Тот попросил закурить. Старик дал ему махорку, а тот: «Нет, ты мне сверни». Старик свернул, тот закурил. Старик вышел, пост-то проверил, лошадь того погладил, холеная такая была, как барыня. Вернулся в водогрейку, поговорили. Тот на двор и не пошел проверять. Сел на лошадь и уехал. А утром только сторожевы следы нашли, а лошадиных нету. Так со страху и спилили ту осину, что рядом с водогрейкой, где лошадь его стояла, чтоб никто не задавился. Раз бес приехал в человечьем обличье, то покойник будет (Новгородская обл., Старорусский район, Хорошево, 1990).

№ 272. Мой муж мельником работал, помощником, так он чудесное рассказывал. Бывало, пойдет туда на всю ночь, работать, сказывал, будто раз за него все зерно кто-то смолол за ночь, пока он спал. Встает, глядит, утро уж, светает. Спугался, что не сделал работу-то. Ан, а все смелено, и хто — неизвестно. Дивились все етому долго. А потом еще пришлось ему раз иттить одному, стал он открывать мельницу, а там, слышит, ходит внутри кто-то. Прислушался, на человека похож, а откуль там человеку взяться-то, ведь снаружи замок висит. Ну, решил открывать, все обошел, одно надоть. Входит, а там никого. Ну, думает, во чудится, вроде, кажись, я и не пьян был, а что тако, кто его знает. Взялся за работу. Вдруг подходит сзади хто, тронул за плечо. Тот обернулся, глядь, мужик стоит и вроде как знакомый, из ближней деревни. «Ну чего тебе?» — А ночь ведь. Тот говорит: «Я