Магия кельтов: судьба и смерть - Татьяна Андреевна Михайлова

перед битвой. На уровне формальном – безусловно, нет, поскольку, как мы полагаем, важнейшей чертой фольклорной банши является именно аудиальная манифестация – стоны и рыдания. Причем последний момент нам представляется очень важным. Итак, древнеирландские богини войны и смерти предстают как «предшественницы» банши лишь отчасти, и мифологические корни темы особой связи короля и местной богини следует искать не только на поле битвы, но и в иных местах.

Уже упомянутая нами тема брака с женой из иного мира лежит, например, в основе сюжета саги «Смерть Муйрхертаха, сына Эрк». Ее герою является женщина из иного мира по имени Син («буря»), которая называет себя его возлюбленной и говорит, что пришла, чтобы соединиться с ним. Однако в качестве выкупа за это она просит, чтобы король изгнал из дома законную жену, а также – всех людей церкви. Проклятый клириками король вскоре находит свою «тройную смерть» – он одновременно был утоплен в чане с пивом, сожжен в своем доме и пронзен копьем. Причем незадолго до смерти он обратился к Син с просьбой о пророчестве:

Скажи мне, беспечальная женщина,

Сколько воинов еще сражу я?

Не скрывай, скажи без принуждения,

Сколько воинов падет от руки моей?

Син:

Ни один не падет от твоей руки,

О сын Эрк из рода высокого.

Поистине, ты достиг конца, о король,

Иссякла ныне сила твоя.

(Ирландские саги, 1033, с. 273).

Завершается смертью и краткий брак короля Эохайда с Этайн, девушкой из сидов в саге «Разрушение Дома Да Дерга».

В этой же саге его правнуку королю Конайре также незадолго до смерти является женщина-призрак, называющая себя Кайльб. Выглядит она устрашающе (длинными, словно ткацкий навой, были ее голени. Серый волнистый плащ был на той женщине, волосы с лобка спускались до колен, а губы свисали на одну половину лица), однако мотив возможного соединения с королем присутствует и здесь: ее ответ на вопрос Конайре «Чего же ты хочешь?» – «Воистину того же, чего и ты» традиционно прочитывается как намек на близость. Как и Муйрхертах, Конайре обращается к Кайльб с просьбой о пророчестве:

– Что скажешь о нас, женщина, коли ты и вправду провидица?

На что получает ответ:

– Вижу я, что если только птицы не унесут тебя в лапах из этого Дома, не уйти тебе отсюда живым.

Образ женщины-смерти, реализующийся на протяжении веков и культур в разнообразные мифологические, фольклорные и литературные персонажи, представляет собой, безусловно, своего рода архетип, описанный еще К. Юнгом под именем Анимы, интерпретируемой современным искусствоведом как «мужской локус бессознательного, соединяющий эротическое желание со стремлением к смерти, то есть божественного и дьявольского одновременно» (Ревзин, 1996, с. 17). Как писал об этом сам К. Юнг, «Живущий на земле человек с самого начала своего существования находится в борьбе с собственной душой и ее демонизмом. Но слишком просто было бы отнести ее однозначно к миру мрака. Та же Анима может предстать и как ангел света, явиться ведущей к высшему смыслу» (Юнг, 1991, с. 118).

Данная тема, тема смерти, предстающей в образе прекрасной женщины-невесты или уродливой старухи (в случае с Гисли – «доброй» и «недоброй» женщиной), что по сути является двумя сторонами одной и то же идеи, настолько универсальной, что она далеко выходит за рамки средневековой европейской литературы и более позднего фольклора[31]. С одной стороны, образ женщины-колдуньи с распущенными волосами встречается еще в наскальной живописи, с другой – данная тема может найти свое воплощение и в современном сознании, настроенном на неомифологическую волну (возможно – в связи с так называемым «синдромом миллениума»). Так, например, в рассказе о человеческих жертвоприношениях, практиковавшихся в одной из сатанинских сект, действовавших в районе Томска, говорится, что перед смертью очередной жертвы к ней являлась иногда «прекрасная женщина в красном платье». Так, как явствует из материалов следствия и показаний близких одного из погибших, «по словам друзей было видно, что Сергей волнуется. В четыре часа он зашел в дом. Около шести вернулась с работы мать и нашла еще теплое тело сына в петле. Дальше идут свидетельские показания: соседка с первого этажа видела, как в подъезд входила женщина в ярко-красном платье. Старушка ждала работника собеса и подумала, что это к ней. Но загадочная визитерша поднялась выше. Другая соседка по площадке слышала через дверь, как в начале пятого кто-то постучался к Сереже. Щелкнул замок. Потом – тишина… Сергей как-то за завтраком рассказывал матери, что к нему во сне приходила смерть: “Это красивая девушка в красном, и ее не надо бояться”. Вскрытие показало, что Сергей умер от разрыва сердца. Виски у парня были белыми – он поседел в последний час своей жизни. Что произошло, знает только женщина в красном» (Снегирев, 1997).

Тема «роковой женщины», несущей смерть своему возлюбленному (или тому, кто сам начинает испытывать влечение к ней), в общем, универсальна, и во многом банальна. Отчасти она постоянно «подпитывается» самой жизнью, пишущей трагические сценарии, отчасти в ее основе действительно лежит некий архетип. Причем одно не противоречит другому, и мы можем себе представить механизм влечения к женщине-смерти, на уровне подсознательном восходящий к знаменитому фрейдовскому влечению к смерти. Однако, как нам кажется, в традиции ирландской эта тема воплощается в достаточно архаический мотив двуликости женщины. Действительно, если Анима, как пишет Юнг, может одновременно представать и как воплощение мрака, и как «ангел света», персонифицированная в мифопоэтической традиции смерть также может представать в двух обличьях – и как прекрасная женщина, и как уродливая старуха, олицетворяя собой классическую пару Эрос и Танатос. Действительно, в ирландской саговой традиции мы находим достаточно примеров того, как один и тот же персонаж, естественно – женский, воплощается внутри одного текста в двух противоположных ипостасях. Как пишет об этом Пр. Мак Кана, «образ богини, меняющей свое обличье и одежду, когда она находится вне контакта со своим супругом и королем, является необычайно распространенным во всей нашей литературе» (Mac Cana, 1958, p. 84). В другом исследовании данная фигура, имеющая облик одновременно и прекрасной девушки, и безобразной старухи, получила особое название – puella senilis (Breathnach, 1953, p. 321).

Старуха, предлагающая Ниаллу воду у колодца, символизирует не только двуликость власти, но и амбивалентность женщины как объекта, предстающего и девушкой-невестой, и старухой-матерью. Божество Бадб, изображенное в начале саги «Разрушение Дома Да Хока» как прекрасная женщина, моющая у брода окровавленные доспехи воинов, которым суждена смерть,