Картографы рая и ада - Василий Андреевич Владимирский

где учили применять это оружие точно, эффективно, безжалостно. К периоду студенчества относятся первые попытки Стерлинга влиться в какое-нибудь литературное движение, примкнуть к людям, интуитивно чувствующим, на какие кнопки нажимать, какие рычаги использовать, чтобы слово зазвучало в полную силу. Вместе с Говардом Уолдропом, Джоном Ширли, Льюисом Шайнером и другими техасскими фантастами он вошел в группу «Фантазеры в законе», но ее участники писали слишком по-разному, чтобы составить единую грозную силу. Однако позитивный организационный опыт был получен – он, как мы увидим, впоследствии еще не раз пригодится Стерлингу.

Дебютировав в двадцатидвухлетнем возрасте рассказом «Man-Made Self», студент журфака Техасского университета уверенно взял курс на литературу – точнее говоря, на НФ. Три года спустя выходит первый роман Стерлинга, «Глубинные течения» («Involution Ocean», 1977), книга композиционно не вполне сбалансированная, во многом ученическая, но гипнотизирующая своим рваным, нервным ритмом. Причем выходит не где-нибудь, а в книжной серии, курируемой Харланом Эллисоном, ветераном Новой волны, профессиональным бунтарем, «анфан терриблем» американской фантастики с многолетним стажем. А еще через три года, в 1980-м, появляется второй роман молодого писателя, «Искусственный ребенок» («The Artificial Kid»), открывающий цикл про шейперов и механистов. В этом романе ярко обозначился основной тип главного героя, надолго обосновавшегося на страницах книг Стерлинга: авантюрист, маргинал, революционер, не брезгующий любыми средствами, которые позволяют встряхнуть общество, расшевелить застоявшееся болото.

Как и первая книга, «Искусственный ребенок» был доброжелательно встречен критикой, фурора в НФ-гетто не произвел, но укрепил профессиональную репутацию автора. Этот роман позволил Стерлингу завязать с литературной поденщиной, забросить корректорскую халтуру и полностью сосредоточиться на творчестве – но не более. Отныне перед писателем лежало две дороги: либо и дальше качать литературные мускулы, пить пиво с такими же «непризнанными гениями», перемывая косточки исписавшимся мэтрам, либо добиваться признания иными способами. И безошибочный инстинкт потенциального лидера подсказал Стерлингу правильный выбор.

Ты был из тех, кто рвался в бой

Говорят, раз в семь лет клетки человеческого тела полностью обновляются. Это, конечно, заблуждение, но заблуждение символичное. Нечто подобное происходит с фантастикой – правда, не с такой четкой, математически выверенной периодичностью. Тут важно правильно подгадать момент – и грамотно выбрать стратегию. И, разумеется, ни один успешный переворот не обходится без харизматичного лидера, главного идеолога, «организатора и вдохновителя наших побед». Все крупные прорывы в англо-американской фантастике обеспечили блестящие стратеги, пламенные ораторы, куда менее одаренные в литературном плане, чем авторы, питательную среду для которых они создавали. Джон Вуд Кэмпбелл – и мастера Золотого века: Азимов, Хайнлайн, Саймак… Майкл Муркок – и лидеры Новой волны: Олдисс, Баллард, Дик, Эллисон… Примерно ту же роль сыграл в 1980-х для Четвертой волны советской фантастики Виталий Бабенко, бессменный староста малеевско-дубултовского семинара молодых писателей-фантастов. Канализировать накопившуюся протестную энергию, направить ее в определенное русло, оседлать волну – первейшая задача всякого профессионального карбонария, рассчитывающего на успех.

Брюс Стерлинг готовил свою революцию по всем правилам – уроки истории стран Варшавского договора не прошли для него даром. С 1983 года он начинает выпускать машинописный ньюслеттер «Дешевая правда» («Cheap Truth»), где под псевдонимом Vincent Omniaveritas[40] с комсомольским задором и нешуточной страстью в пух и прах разносит все то, что представляется ему косным, отжившим, стоящим на пути радикальных реформ. «Сентенция, открывающая первый номер: “Покуда американская НФ, как динозавр, впала в зимнюю спячку, по книжным стендам лазает юркой ящеркой ее сестрица – Фэнтези”, – не только бросала вызов существующему положению вещей, но и показывала, что Винс за словом в карман не лезет. Когда он вздымает руки горе в классической позе проповедника, предающего анафеме недостойных, с неба сыплются жабы», – позднее писал Майкл Суэнвик в эссе «Постмодернизм в фантастике: руководство пользователя». Едкость, точность, остроумие Омниверитаса и его железобетонная уверенность в собственной правоте превратили «Дешевую правду» в главный пропагандистский инструмент киберпанка – задолго до того, как само это слово начало мелькать на страницах книг и журналов.

Второй шаг – правильный выбор врага. Бороться с фэнтези было не то чтобы бесперспективно, попросту скучно. Только умственно отсталый в первой половине 1980-х не согласился бы с заявлением, что многотомный эпос, сочиненный в подражание «Властелину колец», давно изжил себя, превратился в коммерческую жвачку для глаз. Одержать моральную победу было легко – но много ли чести в таком триумфе? И тогда Стерлинг развернул свою артиллерийскую батарею в сторону так называемых гуманистов, писателей одного с ним поколения, тяготеющих скорее к мейнстриму, магическому реализму, чем мечтающих перевернуть мирок традиционной НФ: Кима Стенли Робинсона, Конни Уиллис, Джона Кессела, Пэт Мерфи и других.

Достойный противник был найден. «Гуманисты» с их широкой литературной эрудицией, буйным воображением и вниманием к человеческим отношениям на первых порах писали несравненно сильнее наивных и прямолинейных «протокиберпанков». На стороне «гуманистов» было хорошее образование, знание традиции, психологизм, что бы это слово ни означало. Но у них не было Брюса Стерлинга, этого Льва Троцкого киберпанковской революции, поднаторевшего не только в умении подбирать врагов, но и в искусстве находить союзников.

Но зато мой друг лучше всех играет блюз!

Сегодня, листая пожелтевшие сборники и разбирая электронные архивы, сложно понять, в чем заключалась суть киберпанковского движения – кроме риторических призывов уделять больше внимания высоким технологиям, нескольких чисто фабульных ходов (вроде переноса действия в виртуальную реальность) и стилистических приемов сомнительной новизны, большинство которых еще в 1960-х успешно обкатала Новая волна. Похоже, для киберпанков куда важнее оказалось идейное объединение, консолидация молодых амбициозных фантастов, создание ударного кулака для прорыва в первые ряды НФ.

Брюсу Стерлингу, ставшему основной движущей силой этой группы, не откажешь в чутье на таланты. И главным его открытием оказался Уильям Гибсон, автор знаменитого «Нейроманта» («Neuromancer»). Именно после выхода этого романа в 1984 году киберпанк можно считать состоявшимся литературным феноменом. Стерлинг же занял при Гибсоне место Фурманова при Чапаеве. Без его всесторонней поддержки и ураганного пиара на страницах СМИ Уильям, вероятно, еще не скоро стал бы культовой фигурой и законодателем литературной моды: один в поле не воин, это Брюс уяснил четко. Успех движения Стерлинг закрепил в 1986 году, составив программную антологию «Зеркальные очки» («Mirrorshades»), в которую вошли произведения Гибсона, Тома Мэддокса, Пэт Кэдиган, Руди Рюкера, Марка Лэдлоу, Джеймса Патрика Келли, Грега Бира, Льюиса Шайнера, Джона Ширли и Пола Ди Филиппо. Удар сокрушительной силы был нанесен в нужное время в нужном месте: сдайся, враг, умри и ляг. Победа была одержана, флаг гордо развевался над башнями вражеского замка, тела поверженных супостатов застыли в живописных