Венера, или Как я был крепостником - Алесь Адамович

нечего. «Тварные существа» – называет их Старуха. Из соседних бригад, деревень, особенно из «полицейской», тащат и тащат. Называют это: «ясак». Или: «разбомбить», «раскулачить». Ну, будто немцы там, гарнизон полицейский, и это даже доблесть – от них поживиться. Как в войну было. Крик стоит, а слова чаще одни и те же. Как плащ на уполномоченных. Даже Костин голос противным делается, талдычит одно и то же. Поддразнивает всех постоянно. Вот теперь финиспектора, Юнру.

– У него карандаш, покажи, покажи! Бабы падают, как достанет. Наполовину синий, наполовину красный.

А «Советская власть» беспрестанно всех убеждает: «Э, лучше Сталина не скажешь!» Но Костю, дурачка, и Сталиным не напугать.

– Сталин этого не говорил.

– Говорил!

– Не говорил!

– Ну, так слушай, если не знаешь: «Любой советский человек на голову выше любого буржуя, который тащит на шее ярмо капиталистической эксплуатации».

– Что-то путает «Советская власть», – не соглашается Костя, – буржуй ярма не таскает, как бабы в каких-нибудь Вьюнищах.

– Осторожно на поворотах! – голос Энкаведе.

Уполномоченные – те хорохорятся, называют районное начальство по имени-отчеству и жалуются, жалуются. Дома у них работа, ответственная, а вы тут не выполняете, что вам положено, распустили колхозничков, приходится ездить по грязюке, в дожди, в слякоть.

– А как же без вас? – хмыкает Костя. – Прислали учителку, впервые в жизни увидела, как коров доят: «Ой, вы же им оторвёте!» Это ладно. А хотите про вас анекдот? Алкаш по ошибке в морг попал, очунял, увидел, что за соседи, аж протрезвел. Стучится в дверь. Открыли окошечко. «Где я?» – «В морге». – «В морге? Ну, тогда гутен-морген!»

Ржанье, аж тараканы замирают на стенах, где которого застало.

А утречком прибегают дети из холодной половины дома, от Томаша, начинают вертеться под ногами: дожидаются, когда дяди уйдут и тётка Венера соберёт и раздаст им недоеденные куски с большого стола. Не секрет, Венера и сама не удержится, проглотит кусок-второй: голод не тётка!..

Томаша к столу не кличут, вот кто пошёл бы охотно, но не зовут, а то бы он им про них самих рассказал. Баб просвещает:

– До революции корчма на «варшавке» стояла, так собирались там пропойцы со всей округи, добрый хозяин в будний день не пойдёт, а такие, как эти наши. И было правило: за рубль пей сколько влезет пива, но не вставая из-за стола. Рубль – «без выходца». Вышел во двор – снова рубль, всё сначала. Твои, Венера, часто бегают? Совет могу им дать, бесплатный. Делали так: привяжет к этому месту пузырь (теперь можно грелку) и дуй, сколько влезет.

– Да ну тебя, дед, живот от тебя болит!

Однажды Костя вышел оттуда на кухню, закурил, присел внизу на скамейке. Спросил:

– Что ты там прячешься? Слушай, твоему батьке партизаны бумагу не давали? Ну, коня, корову забирали и давали расписки. Вернём, дядька, после дождичка в четверг!

Припомнила: был такой случай. Отряд незнакомый, двигался в Западную Белоруссию. Свои партизаны у Станкевича не забрали бы. Но где они, те бумажки, если всё пропало, растащено.

– Соседи подтвердят, – уверенно решил Костя.

Подтвердят-то, подтвердят, но при этом подумают: а почему ей всё? И дом у неё уцелел, а теперь – корову. У других дети, им, может, нужнее.

– Ничего, попробуем и ещё кому. Пока гонят из Германии, это возможно. Всё равно передохнут.

И сделал. Для Венеры и ещё одной семьи, правда, бездетной, – Вольге и безногому Прохору. У Вольги даже бумажка сохранилась. Метрику потеряла, паспорт, прячась в болоте, потеряла, а расписку, что забрали корову, сберегла.

Свою коровку Венера полюбила с первого взгляда. Даже показалось, когда ходили с Костей среди стада, что посмотрела на Венеру по-особенному, сама напросилась. Такая пёстренькая (как будто другие не такие, все они чёрно-пятнистые) её немочка, аккуратная! Получила её за конфискованную в войну, но и ещё взамен той надежды, той мечты, которую отняли уже после войны, – Серого. Костя отнял, Костя и вернул. Ну, не вполне. Ведь Серый – это не просто мерин, он – обещание совсем другой жизни, о которой татка столько фантазировал в самые страшные дни. Ну, а корова у крестьянина – как приусадебный участок: при колхозной жизни, а не вместо неё. Зато какая хорошая досталась, умница, ласковая и как легко и старательно отдаёт молоко – только пальцами прикоснись.

Серый, отмучавшись в колхозной борозде, пошёл снова на повышение: седло на нём вместо хомута. Опять на нём красуется однорукий «Жуков». Попользоваться Серым норовят и Энкаведе, и «Советская власть», но Костя ревнив, не очень-то и уступит.

Иногда, воровато оглянувшись, нет ли кого поблизости, Венера приблизится к заседланному Серому (старое, с торчащим волосом седло, разве такое ему приготовил когда-то Станкевич?). Руку к Серому протянет, так он тоже пы́сой[36], ноздрями шумно потянется навстречу, но тут же гордо отбросит голову, а глаза поскучнеют.

Смутно, сквозь дрёму Венера слышит сверху, с печи, привычные, как звук молотилки, голоса своих постояльцев-начальников. Сегодня у них аж два уполномоченных из района. Когда появились на пороге, Венера с интересом глянула: а как они поделили плащ? Оба без плащей, в пиджаках: ага, никому не достался.

С вечера к ней набилась целая уйма детишек, шум, писк, не унять. На кухню вышла Груня, ещё один стакан или банка нужны.

– Ничего, лежи, я сама. Гони ты эту ораву, как ты их выдерживаешь?

Ворчит, а Венера слышала, как однажды уговаривала «Советскую власть»:

– Раз ты ничего не можешь, давай возьмём ребёночка. Теперь их вон сколько, сирот…

– Почему это я не могу, а не ты?

– Посмотри на себя и посмотри на меня!

После Груни (как дорожку проложила) зачастили на кухню уполномоченные. Молодой дважды вышел – на улицу, но, вернувшись, задержался у печи. Сообщил, что ему на соревнование в город ехать, спортсмен, а его сюда «кинули», в деревню: заём обеспечивать.

– Упираются мужики, будто зубы он должен вырвать и отдать. Но зато один старик: «А на три тысячи можно?» – «Приветствуется». – «А если я подпишу на миллион? Буду как Стаханов?» – «А чем заплатишь, дед?» Скалится пустым ртом: «А нашто платить? У меня, видишь, что дома, что на огороде – ничего не возьмёшь. Зато ты выполнишь план и поедешь домой». Это он меня пожалел. Попасть бы на такого. Нет у вас таких? Я видел тут одну красавицу.

– Красавицу? У неё ухажёр с пушкой. Так что остерегайтесь.

– А у тебя? Тоже?

– У меня ещё хуже.

– А кто?..

Чуть отцепился, ушёл, когда ему на три или пять вопросов не ответили.

Ушёл этот, Венера тихонько отправила детей: спать, спать, завтра вставать