Семейная драма XVIII столетия. Дело Александры Воейковой - Александр Борисович Каменский

они хотят иском обиду свою тяшкою отыскивать власны гражданским или уголовным, а паче того же манифеста по 37-му пункту повелено: буде хто учинит раны, увечье, убивство, того имать под стражу и отсылать в уголовный суд. То всеми сими священнейшими ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА узаконениями Правительствующей Сенат, имея как невинно страждущею и тяшко обиженною, не защитил и просимаго мне от него законнаго и дозволенаго суда дать не повелел, как о том же самом в состоявшейся в 1785-м году апреля 21-го числа жалованныя грамоты в 25-й статье изображено, определены места судебныя для разобрания дел благородных.

Моя же в том самом прозьба настояла на Гудовича, что я по предписанным мною обстоятельствам и законным придчинам не могу и не желаю разбираться в суде совесном, в котором судятся люди, добрую совесть имеющие, но муж мой вышел не только из пределов совести, но и самаго человечества против меня не имеет. При том же и в таковых важных на него доказательствах кроме себя никому в посредство вверить не могу, а потому и просила я Сенат по силе выше прописанных законов, как есть сие дело мое точно уголовное, то, чтоб, избавя меня от суда совеснаго, повелеть бы произвесть сие дело законно и порядочно уголовных дел. Но Сенат во оном последнем определении своем предписал, якобы он сего дела моего в роде уголовных дел ни по чему не признает, но относит только будто бы к семейному несогласию и не уважительному. Никакова по нему законнаго производства к моему помилованию, видя, что уже у меня с мужем моим вышло не семейное несогласие и существенныя тиранския и тяшкия обиды, так что наконец и до смерти хотел он меня убить, чему сам закон истец, ибо сия вина так в законе строго сказано, что убил кого до смерти, что намерен был убить.

Но когда же не удалось ему то со мною исполнить, то уже сему бедственному наказанию подвергнул, что вовсе меня бросил и всего в жизни человеческой благополучия меня лишил он самовольно. При том же и сам он, Сенат, признал уже сие самое мое дело за уголовное, когда коллежскаго советника и московскаго полицыйместера Годеня повелел тремя указами наистрожайше по сему делу иследовать по законам в его преступлении, коему делу первоначальной преступник мой муж, ибо один письмо написал на истребление жизни моей, а другой оное письмо сокрыл. То как же Годеня по одному существу сего дела можно подвергнуть суду уголовному, а мужа моего нет? Не сущее ли сие притеснение мне, а ему не сущая ли понаровка и явное помилование в точную противность всех сих узаконений и противу самыя истинности Правительствующей Сенат определил ныне по сему делу противу желания моего, а усильно принуждает меня иметь мне с ним, мужем моим, разбор, ежели хочу претензий моих на нем отыскивать, то могу де просить на него в московском совестном суде? Не можно ль, чтоб он в таком важном деле и во всех моих обидах сам признался без моего на все то точнаго доказательства? И сим определением Сенат так меня притеснил, как бы другова никакого присудственнаго места для законнаго по делу моему производства, кроме совеснаго суда, не было, видев при том, что и сам господин Гудович признал уже сие дело следующим до суда законнаго, когда представил Сенату, что ко оному многия потребны свидетельствы, должно собирать справки и доказательствы, что, де, до совеснаго суда уже не относится, а относится до суда законнаго. Но не только Сенату меня ко оному принуждать не следовало, но и ему, Гудовичу, должно тогда же бы сие дело, как я не пошла в суд совестной, отослать к законному суду, а не на указу указа от Сената требовать, зная, что на сенатское решение не только генералу-губернатору мнением своим, ниже Сенат опровергать не властен кроме ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА. И Сенат, по каким бы то дело законам шло в суд совестной в определении своем не предписал, окроме того только одного, что де совестныя суды учреждены единственно для страждущих, иногда болея по несчастливому какому ни на есть приключению, либо по стечению различных обстоятельств, отягощающих судьбу его выше мер им содеянаго, но сей закон милует начаянно и без умыслу погрешивших. Я же никаких преступлений не зделала, почему он к моему делу и нимало не подлежит, а потому и назвал дело сие не уголовным неправильно, ибо, естли б оно было не такого роду, то б и полицыймейстера Годеня предавать суду и следствию неможно было, но когда же судить велено Годеня, то и он, муж мой, тому же самому суду уголовному, а не совестному подлежит.

Колми паче до духовнаго суда, как Сенат в нынешнем решении своем, разделяя одно сие дело мое на два рода, одну половину относит до суда совестнаго, а другую до суда духовнаго, куда уже и совсем ни почему не принадлежит сие мое дело, ибо Сенат его же самое по двум своим прежним указам не присудил ни совестному, ни духовному судам, а подвели оное в тех указах под ВЫСОЧАЙШЕЕ Учреждение о губерниях 84-й и 391-й статей и по них точно предписал Сенат к Гудовичу учинить по делу моему поступление. То как же ныне к совестному и к духовному суду тоже дело присудили, из одного дела зделали совсем другое, как существо вывели прозьбы моей с прежнею прозбою не сходное, так и указ последней совсем с теми прежними разногласной. При том же я свидетельствуюся его преосвященством архиепископом Инокентием и Святейшего Синода обер-прокурором Наумовым, которым я, не входя еще в Сенат во 2 департамент с прозьбою, дело мое объяснила происшествии онаго и просила их вспомошествования. Они отозвались, что сие дело есть суда сведскаго, а у них только производятся об расторжении браков, что и сам Сенат прежде сего решения по двум моим прошениям видел, что я прошу не об разводной с мужем моим, чего я никогда и не желаю, да и муж мой об разводной со мною не просит. А прозьба моя состоит от разводу совсем в другом виде и в тяшких мне от него, мужа моего, обидах. А хотя и доказываю его прелюбодеяние, но не для разводу, а так как указываю только, что причиною начальнаго моего несчастия ныне состоит, и вместо того о том еще самом прошу, что побудило его меня оставить, с презрением бросить, как непотребную жену, не доказав законно, чем бы я то презрение и несчастие