Пятая Французская Республика - Nicholas Atkin

менее замкнутая - экономика и общество Франции в 1950-60-е годы, несомненно, менялись, хотя темпы перемен были не везде одинаковыми, а силы перемен действовали гармонично. Вопрос о том, были ли годы с 1946 по 1975 действительно золотым веком, остается спорным, однако среди французов существовала общая вера в то, что страна вступает в современный мир. Проблема заключалась в том, что не все извлекали выгоду из trente glorieuses. Кадровые работники, возможно, и выиграли, как и представители среднего класса, получающего зарплату, но было и много недовольных: молодые работницы, рабочие-иммигранты, мелкие и средние сельские производители, студенты в переполненных аудиториях, мелкие предприниматели, вытесненные государственным планированием, работники старых отраслей и даже те, кто работал в растущем высшем образовании и был недоволен медленным ростом уровня жизни. Действительно, не стоит забывать, что 1960-е годы оставались периодом бурных демонстраций. В июне 1961 года крестьяне, возмущенные насильственной модернизацией, заняли су-префектуру в Морле, и этот протест вскоре охватил всю Бретань. В том же году шахтеры в Деказевиле протестовали против принудительного закрытия шахт. Масштаб их протестов был ничтожен по сравнению с широкомасштабными забастовками в Северном Па-де-Кале два года спустя. Хотя популярность самого де Голля могла оставаться высокой, опросы общественного мнения постоянно показывали, что недовольных больше, чем довольных, когда дело касалось экономических вопросов. Генерал надеялся, что величие за границей компенсирует это недовольство. В итоге этого не произошло.

Политика величия

Хотя де Голль был слишком искусным государственным деятелем, чтобы использовать свою внешнюю политику только как способ успокоить внутреннее недовольство, как подчеркивает Филипп Серни, именно внутренние соображения оставались в основе его мышления о международных делах: национальное государство.60 Для де Голля это было все. Его интересы стояли выше всех других, как внутри страны, так и за рубежом. Если внутри страны государству угрожали сектантские группировки, то за рубежом ему бросали вызов соперничающие нации, что с болью продемонстрировало гитлеровское вторжение в 1940 году. Поэтому Франции было необходимо проводить бескомпромиссную политику реальной политики, чтобы быть способной постоять за себя во враждебном мире, мире, где собственные интересы преобладали над идеологией. Де Голль всегда с презрением относился к идеологизированной внешней политике, будь то либерализм США или коммунизм СССР, считая, что подобные идеологии являются дымовой завесой для политики власти. Это объясняет, почему он называл Советский Союз Россией или "вечной Россией"; США он называл менее лестно: "les Etats-soi-disants unis" ("так называемые Соединенные Штаты")61.

Из этой привязанности к государству вытекала еще одна черта голлистской внешней политики: стремление к величию. По сути, это означало утверждение автономии Франции - способности действовать на международной арене без предварительного одобрения других, в частности США, страны, которая всегда вызывала подозрения в глазах де Голля после его травмирующих отношений с Рузвельтом во время Второй мировой войны. Именно это стремление к независимости часто придавало сюрреалистический характер французской внешней политике, когда казалось, что страна живет в прошлом и не подчиняется реалиям нового мирового порядка, возникшего после 1945 года. В этом отношении наиболее вопиющим эпизодом стала его речь в Канаде в 1967 году, когда он провозгласил: "Да здравствует свободный Квебек!" - почти наверняка это была незаписанная реплика, но давно укоренившееся чувство. Это неизбежно вызвало в памяти образы прошлого восемнадцатого и девятнадцатого веков, когда французская власть действительно имела значение, даже на этой стороне земного шара. Поразительно то, что, несмотря на многочисленные неудачи за рубежом, де Голль создал контуры французской внешней политики, которые оставались неизменными вплоть до его смерти.

Стремление к величию и утверждение потребностей французского государства сразу же проявились в политике, которую де Голль проводил в отношении империи. После событий в Индо-Китае и Алжире он осознал глупость попыток противостоять устремлениям национализма стран третьего мира; Франции не нужен был собственный Вьетнам. Однако полностью отказаться от империи для Франции означало пожертвовать величием нации и отказаться от возможности влиять на события в разных уголках земного шара.

Так получилось, что на референдуме в сентябре 1958 года колониям Франции было предложено три варианта. Напомним, что они могли выбирать между вхождением в состав самой Франции в качестве полноправных департаментов, превращением в автономные государства в рамках Французского сообщества (структура, аналогичная Британскому содружеству) и полным отрывом от Франции, тем самым отказываясь от любой помощи со стороны "материнской" страны. В итоге последнюю возможность выбрала только Гвинея, но уже вскоре другие страны, Сенегал, Судан и Мадагаскар, попытались отделиться. Это привело к заключению в 1960 году ряда соглашений, по которым Париж предоставил независимость этим бывшим колониям без потери всех их связей с Сообществом. Этот прецедент вскоре заставил другие государства выстроиться в очередь, чтобы подписать аналогичные соглашения, среди которых были Камерун, Того, Дагомея, Берег Слоновой Кости, Верхняя Вольта, Нигер, Мавритания, Центральноафриканская Республика, Конго, Чад, Габон и Маврикий. По сути, двусторонние договоренности с этими странами означали конец Французского сообщества, которое так и не смогло обрести самостоятельную жизнь.

Однако де Голль позаботился о том, чтобы независимость не означала конец французского влияния. За будущим бывших колоний, особенно в Африке, внимательно следил его верный союзник Жак Фоккарт. Как рассказывает Даллоз, Франция сохранила военные базы во многих из этих регионов; французские войска пришли на помощь различным режимам, попавшим в беду, в частности президенту Чада Томбалбае в 1968 году; французские чиновники были готовы давать советы и управлять; за кулисами французские секретные службы практиковали свое коварство; помощь оказывалась при условии, что Франция получала взамен ценное сырье; был введен африканский франк, связанный со своим аналогом на метрополии; французское влияние распространилось даже на бывшие бельгийские колонии - Заир, Руанду и Бурунди62. В международных отношениях Париж с радостью встал на сторону своих бывших владений, но ожидал, что они будут плясать под дудку Франции в Организации Объединенных Наций (ООН), особенно если нужно было выиграть голоса у США или СССР. Это была форма неоколониализма, продолженная режимами Помпиду и Жискара, никогда не признанная должным образом самими французами и не оставленная полностью социалистами в 1980-х годах.63 Как мы увидим, она обеспечила поддержку Францией некоторых особенно неприятных африканских диктатур. Это была также форма неоимпериализма, поддерживаемая так называемыми DOM-TOMs (Departements d'Outre Mer Territoires d'Outre Mer) - территориями, такими как Мартиника, Гваделупа, Гайана, Новая Каледония и Реюньон, которыми непосредственно управлял Париж и которым было отказано в праве голоса на референдуме 1958 года. Хотя некоторые из них - в частности, Новая Каледония в 1980-90-х годах, где произошел конфликт между французскими поселенцами и меланезийскими калаками, - оказались крайне проблемными, их сохранение поддерживало представление о Франции как о