Пятая Французская Республика - Nicholas Atkin

С этой точки зрения объяснение 1968 года становится гораздо более осязаемым. Это был один из тех редких эпизодов в истории, когда ряд, казалось бы, не связанных между собой тенденций драматически вырвался на поверхность, причем драматизм усугублялся неумелым управлением ситуацией со стороны правительства. Проще говоря, структуры французского государства, выглядевшие современно, но все еще находившиеся под сильным влиянием традиционных ценностей прошлого века, оказались не в ладах с обществом, питавшимся потребительским бумом и культурными инновациями мира после 1945 года. Это "отсутствие симметрии", по словам Берштейна, было тем более серьезным, что авторитет де Голля был более уязвлен вызовами 1965 и 1967 годов, чем это осознавалось в то время.19 Это было то, чего сам генерал не понимал в должной мере, и это помогает объяснить, почему он был застигнут врасплох в 1968 году. Позднее он осознал истинное значение того года, но он, по крайней мере, сохранил инстинктивное чувство политики, что позволило ему преодолеть кризис, хотя и при значительной помощи Помпиду. Через год де Голль ушел в отставку, разочарованный поведением своих соотечественников. Единственное утешение, которое он мог унести с собой, - это то, что Пятая республика снова уцелела.

Студенческий протест

Любое понимание 1968 года должно начинаться с оценки студенческих протестов, а также с осознания того, что беспорядки в университетах не были явлением, характерным только для Франции. Студенты Токийского университета, Лондонской школы экономики, Университета Беркли в Калифорнии, Колумбийского университета в Нью-Йорке - вот лишь некоторые из наиболее известных учебных заведений - приняли участие в протестах мирового масштаба. Однако именно во Франции студенческое движение было наиболее заметным. Как мы увидим, отчасти это было связано с изменениями, произошедшими в университетской системе. Это также объясняется тем, что французы традиционно придавали большое значение интеллектуалам.

Несмотря на крайне неоднозначное отношение к интеллектуалам, сам де Голль признавал их роль и ответственность. Интеллектуал - это не меньше, а больше, чем другой", - размышлял он. Он подстрекатель. Он - лидер в самом сильном смысле этого слова".20 Такая точка зрения сформировалась под влиянием его чтения французской истории. Как пишет Джереми Дженнингс, восемнадцатый век был эпохой Просвещения, когда так называемые философы, такие как Вольтер и Дидро, с готовностью подвергли сомнению мир привилегий, лежавший в основе общества старого режима; девятнадцатый век стал временем эрудитов, таких как Комте и Мишеле, которые специализировались в конкретных областях знаний, таких как история и наука; а на рубеже двадцатого века появились интеллектуалы21. Судебная ошибка, в результате которой несчастный капитан Альфред Дрейфус был ошибочно обвинен и посажен в тюрьму за продажу военных секретов немцам, побудила ряд писателей, среди которых Эмиль Золя, Шарль Пеги, Анатоль Франс и Марсель Пруст, выйти на политическую арену.22 С тех пор интеллектуалы гордятся тем, что формируют национальные дебаты,23 хотя они часто обсуждали между собой, насколько далеко им следует бросаться в предвзятые дебаты, чтобы не потерять свою независимость.24

Освобождение 1944 года лишь подкрепило претензии интеллектуалов, или, как их называют в народе, les intellos. Эта уверенность была особенно заметна среди левых писателей. Их коллеги справа были дискредитированы своей поддержкой Виши. Эта самоуверенность также объяснялась тем, что такие левые писатели, как Жан-Поль Сартр, Поль Элюар, Луи Арагон и Поль Ланжевен, были в авангарде интеллектуального сопротивления нацизму и не хотели отказываться от этого участия, тем более что политики Четвертой республики оказались неспособны защитить свободы, завоеванные такой ценой25.

Изначально послевоенная интеллектуальная жизнь Франции вращалась вокруг так называемых экзистенциалистов во главе с Сартром и Симоной де Бовуар, которые часто посещали модные кафе и джаз-клубы Левого берега Парижа и регулярно публиковались во влиятельном журнале Les Temps Modernes. Взяв пример с таких разных философов, как Кьеркегор, Ницше, Гуссерль и Хайдеггер, экзистенциализм утверждал, что события обретают свой истинный смысл только после того, как они произошли, и утверждал, что эти события не являются частью какого-то заранее предначертанного плана. Вкратце его можно определить как материалистическую философию, которая подчеркивает индивидуальный выбор, часто сводящийся к борьбе за то, чтобы преодолеть существование по принципу "работа-день". Однако, несмотря на свое всепроникающее влияние в первые послевоенные годы, экзистенциализм не был лишен своих критиков, в частности Альбера Камю, Раймона Арона и Мориса Мерло-Понти, которым не нравился его просоветский уклон. Не то чтобы идеи Сартра всегда хорошо сочетались с коммунизмом. Хотя на него произвело впечатление то, что он увидел во время своего визита в СССР в 1954 году, Сартр никогда не был искренним сторонником ПКФ, и его смущала марксистская дидактика и ее пропаганда коллективизма. Жестокое подавление русскими танками венгерского восстания в 1956 году заставило Сартра серьезно пересмотреть свое отношение к советской альтернативе.

Таким образом, 1956 год стал решающим в формировании так называемых "новых левых", или гаучизма. Так называли тех идеологов, чье недовольство СССР привело их к формулированию принципов, отличных от ортодоксального марксизма, и именно их идеалы заняли видное место в 1968 году. Историк Роберт Гилдеа распутал множество различных нитей этого обычно аморфного движения.26 Сначала, пишет он, был журнал Socialisme ou barbarie, детище греческого коммуниста Корнелиуса Касториадиса и французского троцкиста Клода Лефора. В течение своей короткой жизни (1949-65 гг.) этот журнал ругал бюрократию СССР и превозносил демократические решения рабочих советов, которые зародились в российских советах и вновь появились в Венгрии в 1956 году. Эти советы снова станут примером для подражания в 1968 году, когда студенческий лидер, рыжеволосый Даниэль Кон-Бендит (Dany la rouge), сформулировал понятие автогестии, во многом опираясь на книгу "Социализм или варварство" (Socialisme ou barbarie). Второй элемент "новых левых", продолжает Гилдеа, возник благодаря работам Анри Лефевра. Профессор социологии из Нантера, в своей работе "Критика современной жизни" (1947-81) он опирался на "ранние, гуманистические труды" Маркса, осуждая "отчуждение", которое было основой капиталистического общества. Вместо этого Лефевр ожидал масштабной революции - в политической, экономической, социальной и сексуальной жизни, - чтобы человечество могло достичь самореализации. Эта мечта обеспечила ему изгнание из PCF, но принесла восхищение самопровозглашенного Ситуационистского движения. Основанное в 1957 году в Страсбургском университете, оно проводило параллели с дадаизмом и сюрреализмом, критикуя условности и трудовую повседневность, а также отстаивая воображение и спонтанность. Эти темы подчеркивает фильм 1967 года "Общество зрелищ" (Societe du Spectacle) режиссера Ги Дебора, который также редактировал недолговечный журнал L'internationale situationiste. Как и так называемые "Йиппи" в США, французские ситуационисты стремились, по словам Давида