Сгорать от любви (и от стыда) - Яна Шарм

— прошептала она в ответ, положив ладонь ему на грудь, точно над сердцем. — За то, что научил меня не бояться огня. И за то, что каждый день, возвращаясь, приносишь с собой не пепел, а тепло.

Он покачал головой, глядя на дочь, которая теперь пыталась надеть огромную пожарную каску дяди Игоря, съехавшую ей на нос.

— Ты ошибаешься, Искра. Это ты научила меня разжигать другой огонь. Тот, что не спалит дотла, а согревает даже в самую стужу. Тот, ради которого так хочется возвращаться домой.

Их «дом» был их вселенной. Это была та самая квартира, где на полке стояли его толстые справочники по пожарной безопасности и ее альбомы с эскизами. Где на холодильнике магнитами крепились ее наброски и его служебные грамоты.

Где по вечерам, устроившись на огромном диване, они втроем смотрели мультики, и Сергей, притворяясь спящим, тайком наблюдал, как Вика, укачав на руках уснувшую Машку, напевает ей колыбельную. Где на кухне всегда кипел чайник, а в гостиной, в той самой печи, что он сложил своими руками, всегда горел огонь — не яростный и опасный, а умиротворяющий и живой.

И они стояли так, в самом сердце его мира, окруженные своей семьей — и кровной, и боевой. Самый главный огонь, который им удалось разжечь, горел не в печи и не в пожаре. Он горел здесь — в их общем доме, в прочном сплетении их рук, в счастливых глазах их дочери и в тихом, ровном биении двух сердец, нашедших друг в друге вечное пристанище.

Отблеск другого очага

Квартира Дмитрия была безупречной. Стекло, хромированный металл, дизайнерская мебель с острыми углами, стоившая как годовой доход того пожарного. Ничего лишнего. Ни пылинки, ни случайно брошенной на стул вещи, ни детского носка, закатившегося под диван. Тишина здесь была иной, чем в том доме с Викой — не теплой и наполненной шепотом и смехом, а звонкой, гулкой и пустой. Как в выставочном зале перед открытием, где все готово для зрителей, которые так и не придут.

Он стоял у панорамного окна, с бокалом выдержанного виски в руке, и смотрел на ночной город. Его город. Покоренный, подчиненный, предсказуемый. Но сегодня эта предсказуемость не приносила удовлетворения. Дела шли в гору, последняя сделка принесла миллионы, его уважали и боялись конкуренты. Но за этими победами не стояло ничего, кроме цифр на счету. Не было того дикого, пахнущего дымом счастья, что светилось на том проклятом фото.

Социальные сети он давно удалил, считая их помойкой и пустой тратой времени. Но старый, почти забытый аккаунт, созданный когда-то для слежки за инсайдами конкурентов, все еще существовал. Его пальцы сами, будто против его воли, движимые потаенным мазохизмом, вывели знакомое имя. Алена С., подруга Вики. Та самая, что обожала выставлять всю свою жизнь напоказ.

И он нашел.

Всего одно фото, сделанное, судя по всему, в кафе. Вика. Она смеялась, запрокинув голову, и в этом смехе не было и тени той вечной, застывшей, подобранной улыбки, что была с ним. Рядом сидел Он — тот пожарный, Сергей. Он не смотрел в камеру, он смотрел на Вику. И в его взгляде было столько простого, почти животного обожания и абсолютного, спокойного обладания, что у Дмитрия свело скулы так, что хрустнули зубы.

Но это было не самое страшное. Самым страшным был маленький розовый конвертик в сильных, загорелых руках Сергея. В нем, прикрывшись крошечным кулачком, спал ребенок. Их дочь.

Дмитрий откинулся от экрана, будто обжегшись. Он сделал большой глоток виски, но дорогой, выдержанный алкоголь не смог прогнать внезапную, острую горечь, подступившую к горлу.

Ребенок. Они с Викой говорили об этом. Вернее, он говорил.

«Подождем, Вик. Сначала я выведу компанию на новый уровень, потом купим дом за городом, создадим идеальные условия. Все должно быть вовремя и правильно. Ребенок — это серьезно».

«Вовремя» так и не наступило. Одна бизнес-пятилетка сменила другую. «Правильные условия» оказались ненужными тому, кто в розовых трусах с пони полез спасать кошку на дерево. Она нашла того, с кем не нужно было ждать. Кто готов был разжечь очаг сразу, без чертежей, сметы и стратегического плана развития на двадцать лет вперед. Из того, что было под рукой: из страсти, верности и простого человеческого тепла.

Он никогда не признался бы в этом вслух, но он представлял себе девочку. Маленькую, с упрямыми кудряшками, как у Вики в юности. Он покупал бы ей самых дорогих кукол из парижских бутиков, строил бы для нее песочницу из итальянского мрамора и водил бы в лучшую, самую элитарную школу города. Он создал бы для нее идеальный, безопасный, стерильный мир в золотой клетке.

А этот… этот пожарный, наверное, будет качать ее на колене, пахнущем дымом, учить завязывать пожарные узлы вместо бантиков и смеяться с ней над глупыми мультиками. И от этой мысли Дмитрию стало невыносимо больно. Не потому, что это плохо или недостойно. А потому, что это — живое. Настоящее. Та самая жизнь, которую он отложил на «потом» и в итоге проиграл тому, кто жил «сейчас».

Он закрыл ноутбук с таким щелчком, что звук гулко отозвался в пустоте. Звонкая тишина снова обволакивала его, давя на барабанные перепонки. Он был успешен, богат, у него была красивая, блестящая спутница — владелица арт-галереи, с которой было комфортно, интеллигентно и не стыдно появиться на любом светском мероприятии. Они обсуждали современное искусство и вина, их отношения были еще одной частью его безупречного имиджа.

Но в этой стерильной, выставочной квартире не пахло ни молоком, ни детским кремом, ни пирогом, который испекли просто потому, что захотелось. И он с внезапной ясностью осознал, что никогда уже не будет пахнуть.

Дмитрий допил виски, поставил бокал на идеально отполированную столешницу, не оставив и следа, и пошел в спальню, где его ждала такая же безупречная, холодная кровать. Ему предстоял важный переговор завтра. Нужно было выспаться, быть в форме.

Но он знал, что будет спать плохо. Его идеальный, выстроенный по линейке мир дал трещину, и сквозь нее прорывался навязчивый, живой образ. Он будет видеть во сне беззаботный смех женщины, которая когда-то была его женой, и маленькую девочку с чужими, полными доверия глазами, которая могла бы стать его дочерью, но теперь навсегда была чужой.

Новогодний переполох в части

Воздух в пожарной части был густым, сладким и по-настоящему праздничным. Он гудел, как растревоженный улей, наполняясь терпким