Филипп Янковский. Только чужой текст. Творческая биография - Наталия Александровна Соколова

Филиппа Янковского – он и начинает представлять себе свою «цель». А роль Гордея превращается в калейдоскоп масок, изменяющихся и распадающихся на пиксели в зависимости от поворотов сюжета – и прихотливой фантазии Вадима.

В «Тени» у Янковского получился герой подчеркнуто стильный и подчеркнуто сексуальный: в черном кожаном плаще, с сосредоточенно-суровым выражением лица, очень немногословный – как и положено настоящему «альфе», перед которым женщины просто обязаны укладываться в штабеля. С обаятельной эскортницей (Татьяна Бабенкова), время от времени скрашивающей его одинокую жизнь, Гордей вроде бы мягок, но даже ей отдает распоряжения, не терпящие возражений, – чувствуется, что спорить с ним не стоит никому и никогда. Он выглядел бы как шаблонная фантазия о графичном, таинственном и чертовски привлекательном шпионе – если бы не все эти домашние сцены с девушкой по вызову в подуставших советских интерьерах «сталинки», которые делают его более обыденным и живым. Заземляют, ломая клишированный образ. В отличие от драматичных проходов в длинном плаще по ночным улицам и сквозь стену дождя, – это как раз пример классической, утопающей в отсветах неонуарной картинки.

Роль в «Тени» хоть и небольшая, но очень для актера удачная. Блистательно Янковский играет сцену, в которой Гордей при помощи нейротоксина, растворенного в бокале коньяка, травит своего коллегу по бюро, чтобы получить доступ к засекреченной информации. Здесь перемена состояний вновь молниеносна: за секунды до этого улыбчиво рассказывавший Прудникову (Дмитрий Поднозов) про свою якобы скорую свадьбу и убедительно строивший из себя задушевного гостя, Гордей вдруг превращается в бесстрастного убийцу с совершенно зверским выражением лица. Он вызывающе спокойно дожевывает шоколадную конфетку, эстетично держа ее у рта своими длинными пальцами – и наблюдая, как у Прудникова, корчащегося в предсмертных конвульсиях, идет изо рта пена. Это малоприятное зрелище ничуть не портит Гордею аппетит. Грубо и с усилием, диссонирующим с изящным поеданием конфетки, он препятствует последнему порыву героя Поднозова кому-то позвонить, а затем безэмоционально скачивает файлы для американской разведки. Янковский в этой сцене великолепно создает образ страшнейшего и опаснейшего психопата: взгляд у него такой равнодушно-ледяной, что впечатлен был бы, наверное, даже Тимур Громов.

Роль Гордея – масочная по своей сути, да еще и с постоянной сменой личин – очень для Филиппа Янковского характерна. Здесь возникает тема не просто двойственности персонажа, а его поистине многоликости. Шпион Гордей в исполнении Янковского – одновременно и несуществующий человек, плод фантазии Вадима, и «тысячеликий герой», непрерывно чередующий сущности. Это «ртутный» персонаж, визуально зыбкий – вечно меняющий маскировку и потому неуловимый. Он все, и он ничто, – и в этом созвучен Человеку хаоса из «Часов без стрелок».

Традиционно для Янковского образ построен на контрастах: ухмылка делает зверского Гордея обаятельным и краткосрочно симпатичным зрителю, а со сложным выражением лица порой диссонирует неожиданно добрый взгляд – тот самый фирменный «хрустальный» взгляд психопата, который впервые возникает у эсэсовца Хорста и проскальзывает у Тимура. Немаловажно в этой роли телосложение артиста: бессознательно кажется, что тонкий, как щепка, Гордей везде пролезет и все сделает тихо и аккуратно. Тревожная, нервная психофизика Янковского тоже важна: хотя персонаж на редкость для актера маскулинный и порой кажется абсолютно толстокожим, на самом деле это не так – как шпион, все время рискующий головой, он тоже обладает даром «чувствовать опасность», считывая малейшие изменения в атмосфере.

Его бунт против системы взвешен, хорошо продуман, аккуратен – и совершенно беспощаден. Это герой, выжигающий все на своем пути. Сам же фильм вышел одномерным (российские контрразведчики – молодцы, заокеанские спецслужбы – дураки). Но раздражает не столько назойливая идеологичность, сколько неспособность Куликова и Мирохиной рассказать эту историю на языке кинематографа: от почти беспрерывного бубнежа Вадима, которого режиссеры назначили еще и нарратором, устаешь очень быстро – и в конце концов просто перестаешь воспринимать бесконечный поток его закадрового текста. Злоупотребив приемом, постановщики превратили кино в литературу – причем отнюдь не высокого сорта.

Чем-то средним между шпионом Гордеем (человеком хаоса) и майором Державиным (охранителем власти) стал в фильмографии Филиппа Янковского полковник Вадим Воронов, он же Ворон, из комедийного восьмисерийного сериала «Волшебный участок» (2023), снятого Степаном Гордеевым. В этой истории, пусть несовершенной с драматургической стороны, но самобытной и местами остроумной, герои русских сказок сосуществуют рядом с ни о чем таком не подозревающими жителями современной Москвы.

Оба одетые в черные кожаные плащи и перчатки, навевающие стойкие ассоциации с энкавэдэшниками и потому сразу, уже графически, не предвещающие ничего хорошего, Гордей и Ворон при беглом взгляде напоминали бы братьев-близнецов, которым мама купила одинаковые костюмы, – если бы не грим второго. Каждую смену художники рисовали Янковскому благородную седину и резкие, скульптурные тени на лице, в некоторых сценах аж по-театральному густые, – ведь полковник у него не простой, а волшебный. Он возглавляет Отдел по борьбе со сказочными преступлениями и носит на пальце кольцо, способное превращать его в черного ворона, тоже с седыми, но – перьями – на пронырливой птичьей головушке.

Поначалу кажется, что герой Янковского – типичный охранитель власти, и место ему в первой главе. Но нет. Вадим Демидович Воронов (так и чудятся в этом ФИО хулиганские приветы героям Янковского из «Контейнера» и «Номера один») быстро оказывается «оборотнем в погонах», десятки лет ведущим двойную игру и покрывающим, ради наживы, криминальных «сказочных». Официально оставаясь руководителем кормящей его структуры, этот конченный злыдень и интриган постоянно подрывает ее изнутри – но так, чтобы она все-таки не развалилась полностью и не оставила его без ресурсов и власти. Однако в финале сезона, уже как настоящий человек хаоса, Ворон наконец оказывается открыто вне закона и против системы: на глазах у своих подчиненных персонаж переходит на сторону Кощея, главного злодея во вселенной «Волшебного участка».

Ворон в фильмографии Янковского – редкий комедийный и, в пару к Гордею, редкий масочный образ: на протяжении сезона этот хитрый приспособленец, которому чуйка безошибочно подсказывает, с кем и когда образовать альянс, внутренне не меняется. Как был с первых кадров искусительным подлецом-харизматиком, так им к финалу и остался. Насквозь пронизанную иронией по отношению к персонажу, эту роль артист пишет широченными мазками гротескно густых красок. Иногда настолько густых, что теряется чувство меры. Но даже несмотря на это товарищ полковник чертовски хорош: властный и проницательный, тяготеющий – как, кстати, и майор Державин – к внешним эффектам и театральным появлениям. Ярче и смешней всего у Янковского получилась материализация Ворона за спиной Михалыча (Андрей Добровольский), который только что вслух обругал случайную каркушу за окном, – с подозрительным и превентивно угрожающим «Кто-о дрянь пернатая?»

Высоченный