Достоевский и шесть даров бессмертия - Гаянэ Левоновна Степанян

О том, как Достоевский постигал природу зла, написал Н. Н. Страхов: «Страшно было видеть, как он все глубже и глубже спускается в душевные бездны нравственного и физического растления, но он выходит из них невредимо, то есть не утрачивая мерила добра и зла, красоты и безобразия» (цитирую по В. А. Викторовичу – Г. С.).

Анна Григорьевна Достоевская, защищая добрую память мужа, писала: «С своей стороны, я могу засвидетельствовать, что, несмотря на иногда чрезвычайно реальные изображения низменных поступков героев своих произведений, мой муж всю жизнь оставался чуждым “развращенности”. Очевидно, большому художнику благодаря таланту не представляется необходимым самому проделывать преступления, совершенные его героями, иначе пришлось бы признать, что Достоевский сам кого-нибудь укокошил, если ему удалось так художественно изобразить убийство двух женщин Раскольниковым».

«ОН ВСЕ ГЛУБЖЕ И ГЛУБЖЕ СПУСКАЕТСЯ В ДУШЕВНЫЕ БЕЗДНЫ НРАВСТВЕННОГО И ФИЗИЧЕСКОГО РАСТЛЕНИЯ, НО ОН ВЫХОДИТ ИЗ НИХ НЕВРЕДИМО, ТО ЕСТЬ НЕ УТРАЧИВАЯ МЕРИЛА ДОБРА И ЗЛА, КРАСОТЫ И БЕЗОБРАЗИЯ».

Н. Н. Страхов

Решая вопрос о счастье людей и о природе зла, которое препятствует счастью, Достоевский наряду с Чернышевским стал одним из создателей русской утопии. И он пошел дальше Чернышевского, предвосхитив Замятина: он создал прообраз антиутопии. Писатель показал механизм зарождения зла, его развития – и в то же время способы его преодоления.

Зло могущественно, но бессильно: в этом и состоит благая весть Достоевского. И она дает шанс каждому если не прозреть, то и не впасть в отчаяние и продолжать жить, как бы тяжело ни приходилось.

Исследование зла у Достоевского оборачивается исследованием человеческой природы в целом: что есть в ней такого, что делает бессильным зло? И что такого есть в человеке, что не позволяет навсегда восторжествовать добру?

Внешнее (или социальное) зло

Чудо Мертвого дома

Как источник закона может быть трансцендентным или имманентным, так и источник зла объясняется в мировой мысли внешними или внутренними причинами. Определение источника зла внутренней природой человека или внешними обстоятельствами влечет различные мировоззренческие последствия.

！

Социальное внешнее зло Достоевский моделирует в романе «Записки из Мертвого дома». И парадокс заключается в том, что главный герой, Горянчиков, не просто выживал в нем, но жил.

Мертвый дом оказывается местом духовного воскрешения и героя, и его создателя. Общая идейная направленность книги совпадает с эпиграфом к «Братьям Карамазовым», взятым из Евангелия от Иоанна: «Истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Соотнесенность романа со священной историей подчеркивается и тем, что его композиционным центром становится празднование Рождества.

Словосочетание же «мертвый дом» оборачивается метафорой почвы, в которой зерну суждено умереть, чтоб переродиться и дать новый урожай. В. А. Викторович: «Чудо “Записок из Мертвого дома” – светлое воскресение авторской души из мрака, из царства мертвых: как пшеничное зерно умерло и принесло много плода, так из хаоса на наших глазах рождается космос Достоевского, из которого потом, как отдельные планеты, предстанут романы великого пятикнижия».

Достоевский отрицал мысль о внешней природе зла, потому что такое объяснение снимает с человека личную этическую ответственность: «Верить же в то, что злодей, вследствие давления среды, не мог не убить, я не в состоянии и допускаю в сем случае лишь самое малое число исключений, у нас же сделали общее правило» (из записных тетрадей 1872–1875 гг.). При этом писатель вовсе не утверждал, что причина зла в том, что человек зол, а прямо напротив: «Злых людей в России нет, совсем нет» (из заметок, планов, набросков 1875 г.).

？

Но если мир хорош и люди не злы, то откуда же берутся зло и страдания?

Богооставленный век

Мысль о зле как о внешней силе имеет своим последствием убежденность человека в том, что мир изначально устроен несправедливо. Как сетовал герой рассказа «Кроткая»: «Мы прокляты, жизнь людей проклята вообще». И мысль эта перерастает в бунт против несправедливо устроенного мира, оставленного Богом.

О богооставленности повествует Книга Иова, одна из любимых книг Достоевского, и герой ее восклицает: «Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне».

Тема богооставленности явилась одной из ключевых тем XIX в., о чем В. В. Розанов в «Опавших листьях» написал: «Сущность XIX в. заключается в оставлении Богом человека». Именно эта мука привела юного Достоевского в кружок Петрашевского и водила пером Толстого, когда он писал в своей «Исповеди»: «Но никто не миловал меня, и я чувствовал, что жизнь моя останавливается… И чем больше я молился, тем очевиднее мне было, что Он не слышит меня и что нет никого такого, к которому бы можно было обращаться».

«ИМ ЛИ МЕНЯ УЧИТЬ!»

Ф. М. Достоевский

А. И. Зинштейн. «Острог».

Гравюра

Когда Бог наслал на Иова все мыслимые и немыслимые утраты, а он возроптал, друзья Иова уговаривали его смиренно принять страдания. «Вспомни же, – говорили они ему, – погибал ли кто невинный и где праведные бывали искореняемы?» – «Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца». А дальше было вот как: «И вот, после слов к Иову, Господь обращается к Элифазу, старшему из друзей: “Горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов”».

Но что верного говорил о Боге Иов? А он говорил слова сомнения, слова непонимания и протеста: «…поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного. Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмеивается. Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же? Дни мои быстрее гонца, – бегут, не видят добра <…>».

Чем Иов близок Достоевскому? В книге «Наследство Достоевского» литературовед С. И. Фудель объясняет: «Бунт Иова заканчивается не отходом от Бога, а, так же как у Достоевского, сильнейшим к Нему устремлением, но точно через какую-то борьбу с Ним. Как сказал один монах: “Это есть та борьба с Богом ради правды Божией, когда человек борется с молчанием Божиим, как когда-то Израиль боролся на утренней заре с безмолвной для него Истиной”. Это одна из вершин Библии, и Достоевский из своей темноты устремлялся к ней».

Сам Достоевский так описывал путь свой к вере через безверие в записной тетради 1880–1881 гг.: «Этим олухам и не снилось такой силы отрицания Бога, какое положено в Инквизиторе и в предшествовавшей главе, которому ответом служит весь роман. Не как дурак же (фанатик) я верую в Бога. И эти хотели меня учить и смеялись над моим неразвитием! Да их глупой природе и не снилось такой силы отрицания, которое перешел я. Им ли меня учить!»

Иов – и мыслящие