Приручи ветер - Андрей Урбанович

и все шесть. Так что, не раньше полуночи дома будет. Ну, да это неважно. Главное, не с пустыми руками. А там, разделаем её, кормилицу лесную… Из благостных мечтаний его вырвал треск кустарника и чьё-то прерывистое дыхание. Сначала подумал, не медведь ли? Скинув с плеч козу, приготовил ружьё. Но из кустарника показался чумазый мальчонка лет десяти с расцарапанным в кровь лицом и разодранной рубахой.

– Ты откуда, чудо лесное? – спросил Виктор.

Мальчишка, увидев человека с ружьём, кинулся прочь, но споткнулся о поваленное дерево и запричитал:

– Дяденька, не стреляйте. Пожалуйста, дяденька.

– Ты чего, дурашка. Где ж это видано, по детям палить. Я вон козу подстрелил и ту жалко. Тебя как звать-то?

– Васёк.

– А меня – ВиктОр, – он произнёс своё имя, сделав ударение на втором слоге. Именно так его звал отец.

– Имя-то какое, не деревенское… – недоверчиво глядя, сказал мальчишка.

– Это папаша учудил. Писателя одного всё читал, Виктора Гюго, вот и решил меня Виктором назвать. Сказывают, даже священник его отговорить не мог. А потом выяснилось, что ВиктОр и Виктор – одно и то же, – пытаясь всё обратить в шутку, говорил он. – А ты можешь звать меня дядя Витя. Договорились?

– Вы меня точно не тронете?

– Опять ты за своё! С чего мне в тебя стрелять?! – всплеснул руками Виктор.

– А у нас всё село утром… сегодня… – заикаясь проговорил малец. – Только они не стреляли, саблями они…

Пришлось оставить и ружьё, и добычу и заняться мальчишкой. Достал фляжку, заставил его сделать пару глотков и приказал:

– Теперь давай по-порядку.

И мальчонка рассказал, как под вечер в деревню въехал конный отряд и без объяснений стал рубить тамошних мужиков. И если б только мужиков, но и всех детишек мужского пола и баб, что, не помня себя, бросались на их защиту. Мать крикнула ему: «Беги! Не оглядывайся!» И Васёк побежал. А сколько бежал, теперь и сам не ведает.

– Ты случаем не выдумал это? – спросил Виктор, ощущая, как озноб пополз по спине.

– Такое не выдумаешь, – ответил Васёк. – Говорят, где-то казаки восстали, и вот теперь все казацкие сёла в нашей округе… Именем революции…

Виктор оглянулся на лесной трофей, получается насмарку вся охота, зря только животину жизни лишил. Не добраться по-быстрому с этакой тяжестью.

– Слушай, Васёк. Пойдёшь со мной, – сказал он. – Наше село тоже из казаков. Надо предупредить. А то не ровён час, и к нам нагрянут.

Васёк замотал головой:

– Нет, дяденька, не пойду. В лесу как-то поспокойнее будет.

– А я говорю, пойдёшь! – гаркнул Виктор. – Мне могут не поверить, а ты сам всё видел.

Они вышли в поле и быстрым шагом, молча, двинулись в сторону темнеющего небосвода. Однако не прошло и получаса, как вдали показалась вереница всадников. Они ехали неспешно, переговариваясь, кто-то смеялся заливисто и громко. В наступающей темноте уже невозможно было увидеть ни лиц, ни знаков отличия.

– Это они, – прошептал Васёк.

– Откуда ты знаешь? – спросил Виктор.

– Я чувствую – это они.

Пришлось спешно скрыться в ближайшем сосняке. Когда отряд поравнялся с укрытием, головной всадник, развернув лошадь на сто восемьдесят градусов, прокричал:

– Что там с телегой?!

– Колесо слетело, товарищ комиссар! Обещали быстро управиться!

– Вот оказия! – сказал комиссар, добавил ещё несколько крепких словечек и скомандовал: – Привал! Ждём телегу, задери её медведь, а потом к Ермохино. Действуем так же, как и прошлый раз. Всех, кто носит штаны или будет их носить… Ну-да вы сами знаете что. А с бабами как хотите. И не забывайте, это приказ самого Щетинкина. Для особо жалостливых напоминание: за сочувствие к вражеском элементу лично к стенке поставлю! Ясно? Только не разбредаться. Держаться рядом.

– Вон оно что… – прошептал Виктор. – Немного у нас с тобой времени. Напрямки пойдём. Они хоть и на лошадях, но крюк большой дадут. А мы срежем.

Нелёгкое это дело бежать в кромешной темноте, хорошо, месяц вышел и чуть посеребрил кроны. Но внизу, между стволами, под густыми лапами деревьев была такая тьма – хоть глаз коли. Однако Виктор шёл уверенно и быстро, держа за руку мальчишку. Где-то далеко послышался лай собак, потом заиграла гармонь.

«У Анашкиных свадьбу играют, – вспомнил он. – Третий день гуляют».

Они шли вдоль тёмной улицы, и Виктор бесцеремонно стучал в каждое окно, барабанил в ворота и орал, сколько хватало сил:

– Выходите все! Все на улицу! Кто спит, просыпайтесь!

Очень скоро пространство между домами заполнилось народом: наспех одетые, взлохмаченные люди задавали друг другу один и тот же вопрос:

– Что случилось?

– Витька всех взбаламутил, – пояснил старик с окладистой седой бородой.

– Может, пьяный? Вон у Анашкиных гулянка какая, – предположила беременная баба.

– Не похоже, – сказал старик.

Виктор, оглядев собравшийся люд, прокричал:

– К нам идёт отряд! Поэтому, надо срочно сплавить по реке женщин и детей! Особенно это касается мальчиков.

Из толпы раздался мужской голос:

– Какой отряд?!Говори яснее.

– Красный отряд. Сабель на пятьдесят. И две телеги с пулемётами, – пояснил Виктор.

– А что нам красные? Вроде мы против них ничего не имеем.

Виктор взял Васька, поставил на скамейку и приказал: «Говори!» Мальчишка говорил, сбиваясь, всхлипывая, борясь с приступами слёз, но уже после первых фраз всем стало ясно, произошло нечто ужасное. А когда он перешёл к описанию расправы, какая-то женщина не выдержала и закричала:

– Да ведь не может этого быть! Они ведь люди! Их ведь тоже женщины рожали! Что ж они Бога не боятся?!

– Отменили Бога, бабка! – сказал Виктор. – Сначала царя отменили, а потом и Бога…

– Что ж это?.. Получается решено всех мужиков? Чтобы, значит, мстить никто не стал… Так? – спросил старик.

– Получается так, – ответил Виктор. – Времени в обрез. Мужики! Доставайте ружья, встретим их на въезде.

– У нас на всю деревню ружей шесть будет – не более, – крикнул чубатый парень.

– Сколько есть…

– А вы, бабоньки, хватайте в охапку детей и к лодкам. Вещей не берите, может краюху хлеба, да молока младенцам. Нет времени на сборы.

Толпа разбежалась по избам, где-то слышно было женское причитание, плач младенца, громкая ругань, на краю села истошно завыла собака. Виктор сел на лавочку рядом с Васьком. Напротив него безмолвно застыла молодая женщина.

– Ты чего ждёшь, Настя? – сказал он. – Бегом собирай Оленьку, сынишку – и к лодкам.

– Что ж ты, и не обнимешь меня? – спросила она.

Виктор подошёл к ней, крепко обнял и произнёс:

– Возьми Оленькино платье и надень его на нашего сорванца. Так надёжнее будет.

– А у нас лодка совсем прохудилась. Может, мы в погребе отсидимся?

– Если бы только Ольга была… А мальчишке ещё и двух лет не исполнилось. Ему не объяснить, что кричать нельзя. А не дай Бог, дом запалят… – Нет, Настя, надо уходить. Плот у берега. На нём и поплывёте. Всё! Не томи душу. Ступай!

Он оттолкнул жену, и она медленно пошла вдоль улицы.

– Быстрее, милая. Быстрее! – крикнул он и, обратившись к Васютке, словно к равному, сказал: – Медлительная она. Идёт, словно хоровод ведёт… А ты, Васёк, беги к лодкам. Нечего тебе с нами делать…

Мальчишка встал и рысцой припустил вслед темнеющему женскому силуэту.

Первым вернулся старик. Облачённый в казацкую форму, с наградами на груди, он сел рядом с Виктором, гордо расправив свои острые плечи.

– Шли бы вы к реке, Афанасий Иванович. Не по годам в такие игры впрягаться, – вздохнул Виктор.

– А ну-ка, цыц! Мальчишка ты, меня учить. Ты ещё на свет не явился, когда я первую награду получил, – проворчал старик.

– Как знаете… Только напрасно вы так вырядились. Не на парад идём.

– Поговорить я с ними желаю, – пояснил Афанасий Иванович. – Пусть видят: старик перед ними бывалый, может, послушают, что скажу.

Через минуту – другую, подоспели ещё восемь мужиков. Двое на лошадях.

– А остальные где? – спросил Виктор.

– Какие остальные? Анашкина с его молодухой мы отправили, жалко их. Подростков желторотых тоже к бабам послали, пусть помогают. Агапкин уже третьего дня в город подался. Вот и нету, больше никого, – говорил чубатый парень.

– Значит придётся самим управиться, – сказал Виктор. – Ружей-то сколько?

– С твоим