Приручи ветер - Андрей Урбанович

войти ещё в аэропорту. Значит так… – Владислав Аркадьевич замялся, подыскивая слова, и повторил: – Значит так. Внешний вид должен быть броским, заметным. Этакая модница. Белый костюм. Парик. Можно и ресницы приклеить. Знаете что, зайдите в 222 – это на третьем этаже. Там у нас и стилисты и парикмахеры. Они помогут.

– Это обязательно? – спросила Громова.

– Обязательно, Танечка. Яркая внешность – это наживка. Вы должны войти к ним в доверие. А на мужчин действует именно внешний вид.

– Простите, что перебиваю, – вмешался Пётр Вениаминович, вынимая из портфеля шкатулку и подавая её Громовой. – Самое главное, дать эту конфету за минут пять до вылета. От пункта «А» до пункта «Б» самолёт летит сорок пять минут. Ели он ее не съест, следующая процедура бесполезна.

– А вдруг он не захочет? – спросила Громова.

– Двенадцатилетний мальчишка не захочет конфету? Да ещё и иностранную. Надо, очень надо, чтобы захотел. На то мы вас и отправляем.

– После приёма пилюли примерно через минут сорок, начнутся рези, похожие на почечные колики, – продолжил Пётр Вениаминович. – Ваша задача по прибытии в аэропорт, доставить мальчика в медпункт. Он находится на втором этаже. Там будет ждать наш специалист. Мой давний знакомый. После этого ваша миссия закончена.

– Всё ясно. Разрешите выполнять? – спросила Громова, поднимаясь со стула.

– Танечка, – окликнул её на пороге Пётр Вениаминович. – Вы конфетку-то как-нибудь невзначай дайте. Знаете, как это бывает: «Ох, что у меня есть. Спорим, такого ты ещё не пробовал!» Что-то в этом роде.

– Не волнуйтесь, Пётр Вениаминович, я что-нибудь придумаю, – ответила она и прикрыла за собой дверь.

Отец сидел, опустив голову. Когда он поднял глаза, меня пронзило чувство вины за причинённую ему боль.

– Я не хотел, папа. Я не знал, что так будет…

При чём здесь ты?.. – сказал он. – Досаднее всего, что всё уже произошло… И доказательств этому нет. А наши рассказы никто в расчёт не возьмёт.

Мы привели в порядок одежду, собрали вещи и покинули гостеприимный дом. Перешли дорогу. Зашли в музей. Попрощались с Натальей Васильевной, отдали ей ключи. Затем сели в автобус и приехали к железнодорожному вокзалу.

Папа остановился у входа в здание, и, поставив вещи на ступеньки, произнёс:

– Я даже не знаю, куда нам дальше…

– К дедушке, – отозвался я. – Ты ведь давно хотел к нему съездить.

Глава девятнадцатая. Путешествие вглубь Сибири. Дед

Хочу напомнить, в те года при покупке железнодорожных билетов не требовали паспортов, и мы могли не опасаться, что нас отследят по компьютерной базе – она, просто-напросто, отсутствовала. Поэтому, усевшись на свои места в купейном вагоне, и я, и отец, почувствовали себя в полной безопасности. Наш поезд следовал на восток – вглубь необъятных сибирских земель. В купе кроме нас никого не было. Я забрался на верхнюю полку и не помню, как погрузился в дрёму.

Пробуждение оказалось внезапным, словно от толчка. Ещё с закрытыми глазами я уловил терпкий запах алкоголя и услышал мерное позвякивание пустых бутылок. Едва я открыл глаза, моему взору предстала следующая картина…

Купе, освещаемое тусклым светом ночника, оказалось заполнено спящими людьми, на моей полке тоже дремал худой небритый мужчина, лет сорока – сорока пяти. Удивляюсь, как он не столкнул меня вниз. От него несло перегаром и табаком. Я сел, посмотрел по сторонам, папы нигде не было. Не было и наших вещей. Внизу, наискосок от меня, лежал толстяк с открытыми глазами и ртом. Он не дышал. Меня объял ужас. Не зная что делать, я аккуратно свесил ноги и уже приготовился слезть… Но тут на другом нижнем месте, прямо под моей полкой, кто-то зашевелился, откашлялся и хриплым голосом спросил:

– Братишка, чего не спишь, в потолок смотришь?

Сначала я подумал, что обратились ко мне и замер, не зная, как ответить, однако следующая фраза имела конкретный адресат:

– Васёк!.. Ты хоть рот закрой, муха залетит, – повторил тот же голос, а затем к бездыханному толстяку протянулась волосатая рука и щёлкнула его по мясистому подбородку. Рука шутника замерла, и вот он сам, соскочив с места, навис над телом своего соседа.

– Эй, мужики, – позвал он. – Кажись, Васёк, того… Не дышит совсем.

Что было потом, мне неизвестно. Гонимый ужасом, я выскочил из купе и заорал во всё горло:

– Папа! Папочка!

Отец возник за моей спиной в ту же секунду.

– Серёжа! Сергей! Ты чего кричишь? Здесь я. Здесь, – говорил он, прижимая меня к себе.

Я оглянулся. В купе было пусто – ни внезапных соседей, ни мертвеца… Ни пустых бутылок на столе. Только стакан с недопитым чаем, в котором в такт качанью поезда мерно постукивала чайная ложечка.

Возвращаться туда было страшно. Казалось, стоит переступить порог, закрыть за собой дверь, и все повторится опять.

Отец, почти насильно ввёл меня в купе.

– Рассказывай, что приснилось? – сказал он.

Стуча зубами, с трудом подбирая слова, я пересказал своё то ли видение, то ли сон. Папа укутал меня в одеяло, сел рядом и тихонько произнёс:

– Мне кажется, тебе пора учится ставить преграды… Ограждать свою реальность. Иначе, нелегко придётся.

– Как такое делать? – спросил я.

– Мы обязательно это узнаем, – ответил отец.

– Раньше всё было не так, сквозь меня проходили истории, я их озвучивал и даже не особо задумывался. Это – словно пересказ на уроке литературы… – лепетал я. – Потом к этому добавились эмоции и образы. Они приходили вместе со словами. Я отмахивался от них, как от дурных снов. А теперь, наверное, после укола, возникают картинки, такие яркие. И самое страшное, я иногда оказываюсь внутри них. В такие моменты даже не понятно, где настоящая реальность.

– Ты главное помни, я рядом. Кстати, у тебя был замечательный способ борьбы с кошмарами! Что ты делал, когда был совсем маленьким? – спросил папа.

– Прибегал к вам и забирался под одеяло.

– По-моему, это срабатывало, – улыбнулся отец.

Нам оставалось ехать не более трёх часов. Спать, само собой, не хотелось. Еда тоже в меня не лезла. Папа, чтобы отвлечь меня, стал рассказывать, каким образом мы доберёмся к деду. Он порылся в сумке и достал из записной книжки открытку. В ней был указан подробный адрес.

– Это послание пришло ко мне три месяца назад. Сначала я даже не понял от кого оно. И только потом, по фирменной подписи, догадался – это открытка написана им. Взгляни, у него этакая витиеватая подпись. Ни с кем не спутаешь. Когда я был подростком, и даже когда учился в университете, он присылал мне поздравления на новый год и день рождения. Я никогда на них не отвечал. Потом это прекратилось. И его подпись я почти забыл. Однако, получается не совсем…

* * *

От маленького захолустного вокзала наш маршрут пролегал до знаменитого в те годы Шушенского, а далее на катере – по Енисею к селу Каменное, где мы и сошли на берег. Кроме нас здесь никто не вышел, и не удивительно, село оказалось заброшенным. Не лаяли собаки, не кукарекали петухи. Оставленные, полуразобранные дома, поваленные заборы и изгороди. Правда, в некоторых огородах произрастали картошка и тыквы. Видно жители изредка наведывались сюда.

– Вот, кажется, и приехали! – воскликнул папа.

Мы медленно двинулись по разбитой улице, вдоль остовов домов, надеясь обнаружить, хоть какие-то признаки жизни.

На одном из заборов сушились рыболовные сети. Папа двинулся к ним. Навстречу нам вышел мужчина в болотных сапогах и расстёгнутой рубахе.

– Ищете кого? – поинтересовался он.

– Ищем, – ответил отец.

– Если из села, то все разъехались.

– А что случилось? Село-то ведь не маленькое, куда они все?..

– Да кто куда. Как электростанцию возвели, так и указ вышел о расселении. Боялись, что топить по весне будет. Кто в город подался. Кто по соседним деревням разъехался, – говорил рыбак. – А вам кого надо? Я здесь всех знаю. Точнее, знал.

– Нам бы Плетнёва, – сказал папа.

– Плетнёва? А вы часом не ошиблись. Не припомню таких, – ответил рыбак.

– Он говорил, на Марковном острове проживает, – вмешался я.

– А-а…