Приручи ветер - Андрей Урбанович

можно по шаманизму, знахарству, что ещё с незапамятных времён существовало, системам медитации и активации внутренних энергий… Будешь смеяться, часто моим наставником и помощником являлся тот самый шаман… А теперь пора о Серёже. Думаю, он уже уснул… И с последней фразой деда я, действительно, погрузился в глубокий сон.

Пробуждение было лёгким и радостным, открыл глаза и увидел, что у меня на носу сидит белоснежная бабочка. От моего движения она вспорхнула и закружилась по комнате. Отец крепко спал. Кровать деда была заправлена, то ли он уже проснулся и куда-то ушёл, то ли не ложился вовсе. Одевался я, не сводя глаз с бабочки, и когда она выпорхнула в проём дверей, кинулся вслед. Она сделала круг над двором и, миновав калитку, полетела дальше. Мне так хотелось подойти ближе, чтоб получше её рассмотреть. Солнце только взошло, и трава, покрытая росой, блестела в его лучах. Бабочка присаживалась на цветы, словно ожидая меня, но едва я приближался, она взмахивала крыльями и летела дальше. Так, следуя за ней, я оказался на берегу, где и увидел деда с удочкой в руках. Бабочка села ему на плечо и, сложив крылышки, стала похожа на лепесток цветка.

– Ну вот! – воскликнул он. – Разбудили соню. И ко мне привели.

– Доброе утро, дед, – сказал я. – Это твоё насекомое?

– Хочешь, будет и твоё, – рассмеялся он.

– Ты волшебник, да?

– Я? Нет. Я вечный ученик. И ты тоже. Все мы ученики.

– Вечный ученик – похоже на проклятие.

– Не согласен, – замотал головой дед. – Это единственное ради чего создано сознание. Оно путешествует по мирам и всё в себя впитывает, а потом – отдаёт, изменяя миры.

Я подошёл поближе к деду и невольно потянулся за бабочкой.

– Не трогай. Она хрупкая. В этом мире много вещей, к которым лучше не прикасаться, – сказал дед. Однако бабочка, взмахнув крыльями, вдруг села мне на ладонь и замерла. Потом снова расправила крылья, сделала взмах и, взлетев вверх, пропала из виду.

– Теперь вы друзья навек, – сказал дед.

– Жаль только, что век у них короток, – ответил я.

– Ладно, философ, помоги мне рыбу донести.

Он достал из воды леску, на которой трепыхалось десятка два рыбёшек, и подал мне.

– У меня к тебе столько вопросов… – начал я по дороге к дому.

– Да подожди ты со своей тысячей. Будет у нас с тобой время поговорить, – сказал дед. – Посмотри – утро-то какое!

– И всё-таки, как ты узнал, что мы приедем? – не унимался я.

– Отвечу. Но для начала расскажи, как ты узнаёшь о вещах и их владельцах, – подмигнул мне дед.

– Это нечестно, – обиделся я. – Сам ведь знаешь, что я не могу это объяснить.

– Откуда ты знаешь, что я это знаю? – рассмеялся дед. – Ладно, Сергей, не дуйся. Подумал о вас и всё словно в кино увидел. Тут главное настроиться – правильно пожелать.

– У меня тоже несколько раз случалось такое кино. Только моего желания никто не спрашивал, – сказал я.

– Об этом тоже поговорим, – сказал дед. – Вот рыбу пожарим, отца твоего накормим и поговорим.

Рыбу жарили на вертеле над углями. Когда она покрылась тёмно-коричневой коркой, из дома вышел заспанный отец. Он потянулся всем телом и, осмотревшись, и весело воскликнул:

– Красота какая! Слушай, а ведь, правда, нет ни одного комара. Даже в городе летом попробуй только окно открытым оставить – тотчас налетят.

– Есть такой старинный шаманский фокус – уметь договариваться с насекомыми, – улыбнулся дед. – Кстати, Виктор, после завтрака хочу показать тебе древнее стойбище. Даже не само стойбище, а обитель шамана. Тебе, как историку, это будет интересно.

Глава двадцатая. Берег шаманов

Течение несло нашу лодку вдоль каменистого берега. Дед, как и вчера, безостановочно говорил.

– Эти места Рерих называл краем дикого шаманизма. По преданиям, здесь некогда существовала могучая цивилизация. А сейчас эти земли, как бы точнее сказать, отдыхают, набираются сил, чтобы затем отдать их новому народу.

Это спустя пару десятков лет появилось множество статей и передач о необычных явлениях природы и психики, а в то атеистическое время, всё казалось невероятным. И я внимал дедовским легендам с открытым ртом. Складывалось ощущение, что мы превратились в неких сказочных героев. За каждым холмом ждёт тайна, всякий камень имеет историю…

Лодка причалила, и мы стали подниматься вверх сквозь густые заросли. Дед остановился в центре поляны и сказал:

– Вот это самое место.

Скажу честно, я ожидал увидеть нечто вроде развалин древнего Акрополя, а вместо этого вокруг шумели деревья и качались травы.

– Это на первый взгляд, – словно угадав мои мысли, произнёс дед, – взгляни-ка для начала вверх.

Действительно, прямо за зелёной кроной торчала большая сухая ветка, на которой висел конский череп.

– Лет сто назад здесь упокоился предпоследний шаман. И тогда это дерево умерло, высохло. А следом за ним второе, третье… Сейчас в это трудно поверить, но многие годы здесь не росло ни травинки. Жители окрестных деревень обходили этот лес стороной, считая его проклятым. А четверть века назад тут же был предан земле прах ещё одного шамана. И после этого сухое дерево ожило, стали расти цветы, травы и даже папоротник. Видите, как опять одно переходит в другое. Проклятая земля становится священной… Может и священная стать проклятой… если не соблюдать определённых законов.

На краю поляны высились два булыжных холмика. Ясно, что именно здесь покоился прах шаманов.

– Присядем, – сказал дед и достал из сумки две свечи.

Он поставил их на вершинки каменных плит, зажёг и продолжил:

– Мы пришли сюда не просто так. Здесь особенное место. Оно-то нам и поможет.

Дед положил одну ладонь мне на лоб, другую – на затылок. Стало тепло и захотелось спать.

– Дело в том, что у твоего дара прежде был идеальный защитный механизм – слова. Мало того, эти слова могли рождаться только по санкции твоего отца. А он, как ты понимаешь, никогда не желал тебе зла. Слова тебя защищали от дурного воздействия. Но образы, что стали появляться после инъекций – иное дело. Они приходят сами, им не требуется разрешения. И это надо остановить.

Его ладони крепко стиснули мою голову и в тот же миг я увидел, что на острове полно людей. Они пели на незнакомом языке, пританцовывая с закрытыми глазами под аккомпанемент бубна. Дед ослабил хватку, помассировал мне виски, и всё пропало – лишь шелест листьев и пенье птиц.

– Пробуем ещё раз, – сказал он.

Поляна погрузилась во тьму, из-за деревьев вышел глубокий старик, остановился, разглядывая нас, и стал быстро-быстро шептать какие-то заклинания. Ладони деда опять сжали мою голову, и вновь сквозь верхушки деревьев полился солнечный свет.

– Вот и хорошо, – упокоился дед. – А сейчас посмотрим, что будет преобладать – слова или образы. Ну-ка, держи. И он вложил в мою руку проржавевшую металлическую пуговицу.

Охота удалась. Последние полгода, казалось, всё лесное зверьё ушло из этих мест. Осталась только мелочь – зайцы, суслики, порой можно было наткнуться на диких уток или глухарей, и то нечасто. Словно почувствовали лесные обитатели – в мире не ладно, люди не могут договориться меж собой, а это значит, голод и мор бредут по стране, подминая жизнь, как сухую траву. Даже птицы пели вполголоса и перестали вить гнёзда близ деревень.

Но сегодня удача ему благоволила. «Может, не за горами время, когда мир вновь вернётся на эти забытые Богом земли, – подумал Виктор, взваливая на плечи ещё тёплую тушу дикой козы. – Будет в семье праздник. И соседям тоже достанется».

Родное село охотника сотрясали бури. Сначала отступавшие отряды белых выгребли из закромов пшеницу, угнали часть скота, вслед им явились красные и забрали остальное. Им, видите ли, воевать надо, а о том, как выжить простому человеку, думать никто не желает.

Виктор шёл, ступая широко, чтоб не споткнуться в наступающих сумерках. До села ещё вёрст пять, а может,