Приручи ветер - Андрей Урбанович

открытку с адресом. Конечно, Витя, я не ждал, что ты сразу кинешься на поиски, но мне казалось, что ты проницателен и увяжешь факты чуть быстрее. Это не укор. Только согласись, одно дело, когда я звал тебя на встречу во времена студенчества, и совсем другое – здоровье и жизнь твоего ребёнка.

– Сложно догадаться, когда на открытке кроме адреса и подписи ничего нет, – ответил отец.

– Согласен. Перестраховался я. Но ситуация такова, что о моём месте нахождения лучше знать только вам. Я и на остров перебрался, чтобы, так сказать, пропасть из виду. А до этого лет десять в лесничестве проработал – в соседнем районе, тоже глухомань… Он пустился в рассказ о последнем месте работы, с гордостью сообщил о сорокалетнем трудовом стаже, а я, разглядывая его, никак не мог соотнести внешность этого человека с его возрастом. Конечно, были и морщины, и седина, однако блеск глаз и живость поведения словно отменяли их, придавая ему моложавость и обаяние.

– Сейчас я пенсионер, участник войны, жить можно… Единственное неудобство, за пенсией приходится в село ездить, – заключил дед.

– Ты воевал? – удивился я.

– Было такое. Уж и не знаю, со мной ли всё это происходило, – грустно улыбнулся дед. – Простите, что заболтал вас. Видит Бог, столько хочется рассказать… Кстати, вы заметили, на моём острове нет комаров! – воскликнул он. – Залетит изредка какой-то приблудный, так это просто событие. Я его даже не трогаю.

Постепенно стемнело. Деревья, потеряв цвет и очертания, тёмной бесформенной массой зависли над частоколом и домом, издавая едва уловимый шелест.

– А ведь мальчонке пора спать, – сказал дед, и тут я понял, что смертельно устал. – Серёжа, сейчас я тебе чай дам. Я его специально для тебя заварил. Чуть горьковатый, но хороший сон гарантирован. А главное, никаких картинок не будет.

Он провёл меня в дом, зажёг две огромные свечи. Одну на столе, другую – рядом с моей кроватью. Обстановка была спартанская: печь, три лежака, три табуретки, стол, шкафчик с посудой, и книжная полка.

– Электричества у меня, извиняйте, нет, но зато свечи тушить не буду. Знаешь, как здорово смотреть на живой огонёк. Просто лежи и смотри, да нашу болтовню слушай. Я специально дверь открытой оставлю. А наскучит, глаза закрой и спи. Завтра и с тобой наговоримся. А вот это надо выпить.

Он вложил в мои ладони большую глиняную кружку. Напиток, действительно, оказался несколько горьковатым, но не противнее багульника, которым меня пичкали во время простуд.

– Вот молодец, – похвалил меня дед, забирая пустую посудину. – А теперь падай на подушку. Она из чистого пуха. На ней только сладкие сны снятся.

Я упал и словно прирос к мягкой подушке и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, хотя сон ещё долго не приходил ко мне. Во дворе, тем временем, завязался весьма интересный разговор.

– Сначала, Виктор, я бы хотел расставить всё по своим местам. Вы столкнулись с мощной системой. И теперь, думаю, ты понимаешь, почему мне однажды пришлось исчезнуть, – говорил дед каким-то совсем другим, не терпящим возражения, голосом.

– Расскажи, – попросил отец.

– История долгая. Началась она во время войны и продолжается по сей день, – дед откашлялся, я услышал, как звякнули кружки, забулькала какая-то жидкость. – Это травы, настоянные на меду, – пояснил дед. – Так вот. В самом конце войны мы попали в передрягу. Берлин уже взяли. Я и ещё несколько человек из нашего взвода осматривали руины. Мало ли кто там мог прятаться. И вот в одном из полуразрушенных домов взорвалась мина. Я потерял сознание. Знаешь, мне до того дня фатально везло. Столько провоевать без единого ранения редко кому удавалось. А тут рвануло так, что даже подумать ничего не успел. Пришёл в себя, голова гудит, непонятно цел или нет, глаза страшно открыть. Вдруг слышу, кто-то надо мной шепчет. Открываю глаза – китаец. Настоящий китаец, как сейчас понимаю, – тибетский. Положил мне ладонь на лоб и что-то по-своему бормочет. Рука у него горяченная как огонь. И с этим теплом ко мне возвращаются и звуки, и мысли. Только речь всё ещё непослушная. Хочу спросить, а язык во рту не шевелится. И тут слышу его голос:

«Тебя ждёт большое будущее. Учитель у тебя будет особенный. Поэтому ты должен жить». При этом голос звучал как бы в моей голове.

«Какое будущее? Кто ты? И что тебе от меня надо?», – думаю я, но выговорить ничего не могу. А он слышит и отвечает:

«Не важно, кто я. Запомни главное – тёмное умеет обращаться в свет и наоборот, всякая вещь, любое событие могут обратиться в свою противоположность».

Минут через десять после взрыва меня из этих развалин вытащили. Лежал я в госпитале и гадал, приснилось мне всё это или было наяву. И откуда взяться китайцу в осаждённом Берлине? Только уже позднее мне сказали, что у фюрера в телохранителях было несколько тибетцев. Очень меня эта история задела, особенно разговор – без слов, где сплошные загадки, ну и исцеление, конечно… А перед тем, как меня демобилизовали, я имел неосторожность ляпнуть нашему политруку, что хочу, мол, религии изучать. А он в ответ: «Хорошее дело. А то сам видишь, снова поповщина голову поднимает. Сейчас очень нужны люди грамотные. Выпишу тебе направление на факультет атеизма».

И выписал. Рекомендация по всем правилам: имярек, герой войны, проверенный в боях и т. д. Учеником твой папаша оказался пытливым. После института почти сразу кандидатскую защитил, через несколько лет стал профессором. Столько всяких методичек да брошюрок на тему «Религия – история человеческих заблуждений» наклепал, что до сих пор неловко. Заодно пустился изучать феномены человеческой психики: гипноз, парапсихологию, телепатию. Числился консультантом при лаборатории по изучению аномалий…

– Так может, ты и нашего Петра Вениаминовича знаешь? Хромой такой старикашка, с тросточкой ходит? – вклинился отец.

– Знаю, Витя, – ответил дед. – И отчего он с тросточкой, тоже знаю. Только об этом потом. Так вот… Человеком по нынешней иерархии был я не малым. Даже церковь ко мне обращалась. Есть такие комиссии «по чудесам». И вот там довелось мне не единожды столкнуться со странными явлениями – необъяснимые исцеления, мироточение икон, да и много чего ещё. Тогда, помнится, я впервые задумался о сложности мироздания. Но главный удар пришёл оттуда, откуда совсем не ждал. Думаю, ты знаешь историю с бубном… Вот она-то всё в моей жизни и перевернула. То, что увидел, и пересказать невозможно. Не потому, что утаить хочу, просто слов таких ещё не придумали. Помню, лежу, словно контуженный, почти так же, как там, в берлинских развалинах… Всё осознаю, и как студенты меня трясут, и как доктора какую-то гадость в меня вливают, но в то же время, та моя часть, что именуется сознанием, блуждает из одного мира в другой… Вот там-то я и встретил и того тибетца, а после уже и шамана, владельца бубна.

– Ты не думал, что это могли быть галлюцинации? – спросил отец.

– Ещё бы не думал! Только этими мыслями и спасался. Уговаривал, уламывал себя… Но ты, Виктор, не забывай, я ведь учёный и на веру ничего не принимаю. Во-первых, нашёл я могилу того самого шамана. Она оказалась именно там, где и указали «галлюцинации». Обряд совершил. Какой требовали. Во-вторых, пришлось твоему почтенному папаше пересмотреть всё, чему его так тщательно учили. Даже в Тибет съездил. Слава Богу, тогда я ещё на хорошем счету числился – выпустили. Ну а потом… Очень мной соответствующие органы заинтересовались. И многоуважаемый Пётр Вениаминович сыграл здесь не последнюю роль. Единственное, что я успел, – это вас в деревню перевезти. Потому что вы и были моей ахиллесовой пятой. А дальше… В общем, пришлось мне подобно принцу датскому имитировать сумасшествие. От работы меня отстранили, из консультантов уволили, но выслеживали ещё долго, покуда в стране снова перемены не начались. Никиту сняли, приоритеты сменились.

Но это, так сказать, внешняя история. Внутреннюю и пересказать не берусь… Собрал я всё что