Магия кельтов: судьба и смерть - Татьяна Андреевна Михайлова

умирающего, чтобы возвестить о его близкой смерти, является берег реки, где она либо просто сидит у воды, расчесывая гребнем свои длинные волосы, либо стирает при помощи валька белье. Стук валька разносится при этом достаточно далеко, и поэтому в ирландских народных поверьях звук доносящихся издалека ударов, который не имеет однозначной интерпретации, может квалифицироваться как звук «валька банши» и поэтому воспринимается как дурное предзнаменование в широком смысле слова. Довольно часто среди рассказов об оскорблении банши встречается сюжет о том, как ночью идущий с попойки или поминок нетрезвый молодой мужчина видит стирающую у брода банши и говорит ей: «Раз уж ты тут взялась стирать, постирай и мою рубашку». Оскорбленная банши обычно появляется в доме обидчика через несколько часов после данного инцидента и душит его посредством надетой на нем одежды, стягивая ее рукой сзади на уровне горла, либо как-то иначе пытается отомстить обидчику (тянет за волосы и прочее). Приведем в качестве примера в дополнение к процитированному самой П. Лайсафт краткому эпизоду фрагмент, описывающий не только оскорбление банши, но и саму атмосферу ирландских поминок:

Это было уже давно, наверное, лет двадцать назад или больше. Возле городка Эохалла были поминки, ну, как это принято. Тогда обычно хорошие устраивали поминки, особенно если умирал старик или старуха. Много народу собиралось в доме, игры всякие были, танцы, выпивка. А если умирал молодой человек, то тут все было потише, сидели мало, не играли, больше было всяких слез и рыданий. И обычно приглашали специально такую женщину, у которой был сильный такой, жуткий голос, чтобы она повыла по нем как следует. Так полагалось. Потому что, если молодой умирает, если, там, утонул или что, то это плохо, тут надо поплакать по нему, чтобы проводить его как следует. А в тот раз умер один старик, так что народу было в доме полным-полно. Ну начались танцы, штуки всякие – строили мостик, хоп-хоп, хурра, овес сеяли (смеется), ну еще разные другие игры. И потом так стало там душно, просто хоть подыхай. Ну, люди стали выходить на воздух, просто – постоять, подышать. А банши как раз была рядом, на реке, а дом стоял тоже у реки, а она была на берегу и стирала молча своим вальком. Там был один парень (у него вообще язык был острый, всем всякие гадости всегда говорил) и он прямо при всех ей крикнул: «Если уж ты так хорошо стираешь, постирай и мне рубашку, а то она совсем уже мокрая, а тебе, я вижу, руки уже нечем занять». Ну, его тут сразу увели назад в дом, и он сел у открытого окна. Все было в доме, как раньше, пляски всякие. Вдруг, я сам это видел, в окно всунулись две такие белые или зеленоватые худые руки, и они стали шарить у него под горлом, пуговицы расстегивать, все прямо замерли. Вдруг, раз – она ему рубашку сдернула и пропала. Конечно, он эту рубашку назад уже не получил. И что важно – он с того раза вообще онемел, совсем говорить разучился. А потом, я слышал, он вообще скоро умер (Lysaght, 1996, p. 319).

Однако, что важно для нас в данном случае, во всех рассказах данного типа банши не выступает как вестница смерти и медиатор между мирами, но скорее оказывается принадлежащей миру людей, о чем говорит и ее отнюдь не сверхъестественный способ отомстить за нанесенное оскорбление.

Связь банши с водной стихией (рекой, бродом, колодцем, на краю которого она иногда сидит, и другими) ставит данный персонаж в один ряд с другими, распространенными практически всюду женскими фольклорными персонажами, отличающимися целым рядом общих черт, среди которых традиционная близость к воде занимает очень важное место. Среди многочисленных параллелей, безусловно, следует в первую очередь отметить русских русалок, которые, как правило, сидят на берегу или на ветвях, нависающих над водой (естественно, исключения возможны). У колодца можно встретить и древнееврейскую Лилит (Носенко, 1998), и литовскую лауме (Bagdanavičius, 1999), и так далее. Отметим, что все названные (и не названные) мифологические персонажи также не являются «духами воды». Связь женского начала с влагой – место настолько общее, что, наверное, не нуждается в дополнительных иллюстрациях.

Однако, как нам кажется, специфика местоположения банши – у края водной стихии (у брода, на берегу реки, у колодца и прочих) заставляет интерпретировать этот мотив не столько как архетипическую связь женского начала с водной стихией, сколько как проявление ее медиативного положения. Являясь не только вестницей смерти, но и проводником между мирами, она занимает как бы внепространственное положение: ни в воде, ни на суше. Вспомним, что именно на берегах рек или в полосе отлива (то есть вне фиксированного пространства) в ирландской традиции было принято оставлять подменышей – посланцев иного мира. Как верно отмечает в данном случае П. Лайсафт (с. 71), лиминальность фигуры банши обуславливается и лиминальностью времени ее появления (часто – на рассвете или на закате) и лиминальностью среды ее обитания. Мотив стирки белья в данном случае мы полагаем вторичным (иначе чем еще ей заниматься на берегу реки), а тему «стирки рубашки» – еще более вторичным по отношению к предыдущему и входящим уже в другой «тематический комплекс»: оскорбление банши.

Другой деталью, характерной для описания внешнего облика банши, являются длинные волосы (светлые, золотистые, рыжие, иногда – седые, но всегда распущенные), которые она расчесывает гребнем, причем с последним связано обычно много дополнительных сюжетов. В том, что касается материала, из которого он изготовлен, то тут фольклорные данные оказываются разноречивы: с одной стороны – из золота или серебра, с другой – из рыбьих костей. Но при этом поразительное единодушие со стороны информантов проявлялось в оценке этого гребня как предмета, являющегося источником опасности. В ирландских деревнях детям запрещалось подбирать на улице гребень, потому что ночью «банши придет за ним». В одном из рассказов описано, как человек подобрал гребень и принес его домой. Ночью он услышал у окна характерные стоны и решил вернуть гребень, сунув его в окно. На его счастье, он догадался воспользоваться для этого каминными щипцами, которые тут же оказались совершенно искореженными.

Параллелей в данном случае возникает так много, что очевидно, что данный мотив далеко выходит за пределы собственно кельтских верований. Известно, что, как и банши, русалки в основном проводят время за расчесыванием своих длинных волос особым гребнем, о котором также «не известно точно, из чего oн сделан». По ряду свидетельств, он может быть сделан из рога, меди или золота