Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Н.С. Лескова. 190 лет со дня рождения. Часть 2 - Альманах Российский колокол

– Вас я не предам, не бойтесь. Конечно, за помощь спасибо. Но бежать я не буду! Не могу я бежать, поймите! Никак не могу! На своей земле не бегают!

– Послушай, а может, мне тебя оглушить, связать? – вслух размышлял Егорыч. – А потом я вернусь и сам тебя отвезу куда надо, чтобы ты там, в лесу, спокойно обсуждал бы все эти вопросы покаяния, вины и чего тебе там ещё важно.

Андрей попытался запротестовать, но все сроки давно уже были упущены. В дверь с радостным ржанием ломились полицаи.

– Тут он, господин начальник, – с порога закричал один, рябой, с франтоватыми усиками, Лёшка Щедрин.

А за ним в дверь уже лезли другие. Включая немца в чине унтер-фельдфебеля. С сожалением поднялся со своей табуретки и Егорыч. Коротко приказал:

– Арестовать.

И тут же вышел наружу, чтобы никак не выдать эмоций, не испортить дело ненужным взглядом или жестом. В голове всё вертелось: зачем, зачем? И одновременно он вдруг осознал, что необыкновенно завидует этому стрелочнику, завидует его простой ненависти и честной жизни. Завидует возможности ни от кого не бегать на родной земле и, даже проигрывая, смотреть с высоты своего положения.

Откуда ж ты взялся, мститель-одиночка? Или не одиночка? Или у тебя всё-таки есть вдохновители и соратники? Егорыч вдруг ощутил невыносимые усталость и отвращение ко всему вокруг. Ему очень захотелось быть вот таким стрелочником и не прятаться, а честно стоять у железнодорожного полотна, и пускай искорёженные вагоны, как кобры, встают в отчаянную стойку, он будет вот так смотреть и не отойдёт в сторону ни на миллиметр.

А самое гадкое было в том, что теперь Егорыч ровным счётом ничего для Андрея не мог сделать. Какие-либо хитрости перед этим пролетарским жестом стрелочника были уже бесполезны. Оставалось только попытаться совместить личные и общие интересы, и Егорыч пошёл к Скальченко проситься на прощальную встречу с Марусей.

Формально Платон Анисимович отказать не мог, так как за поимку Портновского какое-либо поощрение однозначно полагалось. А Егорыч должен был хотя бы попытаться выйти на связь с теми, кто его знал по работе с товарищем Мироном.

Скальченко радостно потирал руки и, увидев Егорыча, сделал неопределённый жест, словно захотел обнять вошедшего. Обнимать подчинённого Скальченко, конечно, не стал, но голос его выражал высшую степень довольства:

– Не зря о тебе Иван Георгиевич хорошо говорил. Верный был человек и во всём правильно разбирался. Вижу, что рекомендация его даром не пропала, а ты в хорошего полицейского превратился.

Егорыч решил ещё подмаслить масляное масло, чтобы больше порадовать Скальченко:

– Иван Георгиевич о вас тоже тепло отзывается. Я всегда, когда у своих в деревне бываю, и к нему захожу.

– И правильно делаешь, – одобрил Скальченко. – Ванька Питерский плохому не научит и плохого не посоветует. Что же до твоего успеха с поимкой Портновского, то ты заслужил поощрения и его получишь.

– Мне бы Марусю напоследок повидать.

Скальченко в голос рассмеялся. Он ожидал чего угодно, но не такой просьбы. Возможность быть привязанным к одной юбке рассматривалась им исключительно в ироническом ключе:

– Прикипел же ты к ней, парень. Не в меру прикипел.

Егорыч сделал вид, что потупился и комментарии начальника его реально задевают:

– Хоть ещё разок увидеть бы.

– Ладно. Пропуск я тебе выпишу, – Скальченко был предельно горд. Ещё бы: их А-317 только перевели в Пустошку – и сразу же крупный улов. – Хотя поведение твоё по части женского пола не одобряю. Да женщины сами любят, когда им изменяют, и тогда только лучше тебя ценят.

Скальченко помолчал, неотступно размышляя об одном и том же. Почему-то история с Марусей ему совсем не нравилась:

– Или не к бабе едешь? Легенду такую придумал и сейчас меня на жалость берёшь?

– Вы же проверяли меня уже не раз. Проверьте и сейчас.

– Гляди-ка ты, знает, что проверяли. Догадался или заметил?

– И то и другое. Знал, что проверять будете, и потом, на селе вообще трудно прятаться.

– И ты, зная, что проверяют, молчал всё время, не пожаловался ни разу. Даже неофициально. Молодец!

– Да и стрелочник этот всё время перед глазами стоит, – Егорыч решил к Марусе добавить немного эмоций из другой сферы, которые были бы понятнее и ближе Скальченко. – Идейный пролетарий попался.

Скальченко насторожился. Улыбка с его лица исчезла, словно её никогда там не было:

– Как ты сказал? Идейный пролетарий? Нехорошие слова, очень нехорошие. Это в тебе советская школа говорит, пропаганда красная. Пролетарии всех стран, соединяйтесь? Так, что ли? А знаешь ли ты, что в Германии есть Deutsches Arbeitsfront, Германский трудовой фронт, и там в обязательном порядке состоят все рабочие? Знаешь?

– Нет, – честно ответил Егорыч.

– То есть все рабочие Третьего рейха в обязательном порядке являются членами нацистской организации с эмблемой в виде свастики в зубчатом колесе. Нет в Германии никаких рабочих, солидарных с коммунистами, кроме самих коммунистов. По определению нет…

Спасительно зазвонил телефон на столе Скальченко. Тот дотронулся до трубки и, не снимая её, пока не закончит этот разговор, отрезал:

– Поработал хорошо. Пропуск оформишь в приёмной начальника. Даю двое суток с дорогой, отчёт представишь в течение четырёх часов по приезде. Свободен.

В свободном полёте

Егорыч никогда не был связан с отрядом Рубцова, который стоял в колесниковских мхах, километров за пятнадцать от отряда товарища Мирона. Но теперь выбора не оставалось. Он как никогда нуждался в покровительстве и должен был или уходить на советскую сторону, или хотя бы попытаться продолжать делать то, что у него пока получалось в немецком тылу.

Трясясь в кузове попутного армейского грузовика, Егорыч размышлял, что сейчас предпочтительнее выглядел бы второй вариант. Незаметно даже для самого себя он многому научился, окреп, многого добился, и очень не хотелось бы за полшага до победы всё бросать. Убить того же генерала Власова… – Егорыч уже знал, что способен это сделать.

Сейчас Пётр Черепанов был уже не прежним пареньком на побегушках, которым все норовили покомандовать, у него сложился свой послужной список, и часто он уже командовал сам. Его уже слушали даже немцы и приглашали для совета.

«Нельзя останавливаться на полпути, нельзя, – думал Егорыч. – Я только-только могу по-серьёзному на что-то повлиять, только-только все мои унижения начинают окупаться, и уйти сейчас – форменное малодушие». У него появились знакомые не просто на уровне старост или бургомистров – он получил выход к абверу, службе безопасности рейхсфюрера СС (Sicherheitsdienst des Reichsfuhrers SS) – СД, и, хоть убейте,