Музей языков. Конрад Гесснер и книги-полиглоты XVI в. - Михаил Львович Сергеев

«По вине писцов были перепутаны, переставлены и испорчены буквы; ведь он [Цезарь] хотел записать саксонское Hertoge Hinric, то есть герцог Генрих, а позже писцы переменили H на V, переставили [слоги] в toge, поставили [получившееся] geto после hin»[469]. Вольность обращения с элементами слова здесь мало отличается от той, что была у авторов предшествующих эпох[470]; существенно другое – порча слова (замена букв, перестановка слогов) приписывается не ошибочному произношению («labiorum vitium»[471]), а рукописной традиции, якобы исказившей правильную запись немецких слов у Цезаря.

Германские этимологии Гесснера следовали в целом названным принципам. В качестве примера я остановлюсь на трактовке термина soldurii, засвидетельствованного в сочинении Цезаря. В параграфе «Митридата», помеченном типографской маргиналией «Siloduni vel Solidurii» (Mithridates 1555, 33a-34a), сперва приводится сообщение Николая Дамаскина (I в. до н. э.)[472] о том, что у вождя кельтского племени сотианов имелся отряд отборных воинов, которых галаты[473] на своем языке («sermone patrio») называли силодунами (Silodunos). Гесснер предположил, что Дамаскин эти сведения заимствовал у Цезаря[474], который в «Записках о Галльской войне» (BG 3, 22) рассказал об отряде преданных воинов вождя аквитанского племени: их преданность состояла в том, что они «обыкновенно пользовались всеми благами жизни сообща с теми, чьей дружбе они себя посвятили; но если этих последних постигала насильственная смерть, то солдурии разделяли их участь или же сами лишали себя жизни»[475]. Однако у Цезаря преданные воины названы «солдуриями» (soldurii)[476], а не «силодунами». Чтобы согласовать два свидетельства, Гесснер отождествляет упоминаемые в них термины, выводя один из другого. Он объясняет это так: «Цезарь … называет их не солидунами [с намеренной метатезой первых двух слогов, вместо силодуны. – М. С.], а солидуриями, некоторые читают в три слога – солдурьи»[477].

Таким образом, Гесснером предполагалась следующая последовательность форм (обратная порядку их появления в тексте «Митридата»), которая должна была объяснять «силодунов» у Николая Дамаскина: siloduni < *soliduni < *solidurii < soldurii. Соотношение между формами «solidurii» и «soldurii» Гесснер описывает формулировкой «quidam tribus syllabis legunt», в терминах филологии – как два варианта «прочтения». Однако вариант «solidurii», выступающий промежуточным звеном в конструкции Гесснера между «soliduni» и «soldurii» и вынесенный в типографскую маргиналию, мне не удалось обнаружить ни в изданиях XVI в., ни в современном критическом аппарате[478]. Возможно, Гесснер привел его в качестве гипотетического, утраченного «чтения», объясняющего дальнейшее превращение слова в «солидунов». В любом случае засвидетельствованная форма представляется ему более удачной и получает рациональное этимологическое объяснение. Soldurii Гесснер производит из нем. Sold(um) ‘плата (за военную службу)’[479], Söldner «(солдаты) служащие за плату». Затем дается альтернативное объяснение («potest et alia etymologia adferri»)[480], также из немецкого: композит нем. soll(en) ‘долженствовать’ и duren (durren) ‘отваживаться, осмеливаться’. Упоминается и латинская этимология – «(a) solide durando», то есть из словосочетания, означающего ‘стойкая выносливость’, – но она отвергается, так как «известно, что это слово галльское или германское»[481].

Итак, в рассмотренном сюжете этимология связана с филологической аргументацией и историей письменного текста: предлагаемый Гесснером немецкий этимон выступает дополнительным подтверждением надежности и первичности формы слова, засвидетельствованной в тексте Цезаря, тогда как форма «siloduni» у Дамаскина объясняется как заимствованная и очевидно искаженная. Влияние филологии на практику этимологизирования в XVI в. можно объяснить приоритетом изучения античных текстов как для образовательного курса, так и для научных занятий гуманистов, при этом гуманистические подходы к классическому наследию имели передовой характер и были широко восприняты учеными. Следующий подъем классической филологии, уже в Новое время, связанный с развитием текстологии, также, вероятно, отразился в истории языкознания. Как остроумно заметил Генрих Хенигсвальд, генеалогическое древо языков Августа Шлейхера, ученика филолога Фридриха Ричля, по сути воспроизводило stemma codicum, тогда как важнейшее для установления родства языков понятие общей инновации (особенно в фонологии) представляло явную аналогию общим ошибкам в списках с архетипа – ключевому критерию для их классификации (Hoenigswald 1993, 60–62).

Вопрос о галльском языке

С изучением истории немецкого языка и германских древностей был тесно связан обсуждавшийся на протяжении всего XVI столетия вопрос о языке древних галлов, а также их этнической принадлежности. Проблема эта рассматривалась в разных аспектах – генеалогическом, этнографическом, географическом, краеведческом и т. д.[482] Не последнюю роль играла лингвистическая аргументация, которая будет нас интересовать в первую очередь. Решение вопроса о том, кем были древние галлы и что с ними стало после римских и германских завоеваний, на каком языке они говорили и был ли он похож на какой-нибудь из современных языков, порождало многочисленные спекуляции об истории европейских народов.

В распоряжении историков галльского вопроса в XVI в. имелись, как правило, фрагментарные, но достаточно разнообразные источники: средневековые хроники, продолжавшие библейскую генеалогию; подделки античных исторических сочинений, выпущенные Джованни Нанни[483]; свидетельства о галлах, галльские имена собственные и галльские глоссы в сочинениях римских авторов (Цезаря, Варрона, Светония, Плиния, Иеронима и др.[484]); французские слова нелатинского происхождения, которые могли восходить к древнему галльскому языку; наконец, древние надписи на территории Франции, Швейцарии и Германии, которые могли быть связаны с пребыванием галлов на этих землях[485]. Еще одна разновидность письменных источников – галльские слова в римских текстах, не маркированные как глоссы (ср. Adams 2003, 184–200), – в XVI в., насколько мне известно, не принималась к рассмотрению.

Себастьян Мюнстер в «Универсальной космографии» (1550) сообщает, что относительно языка галлов и гельветов, каким он был во времена Юлия Цезаря, имеется два предположения: 1. Это особенный язык, не связанный ни с германским, ни с французским (Беат Ренан); 2. Это германский язык (Эгидий Чуди, Генрих Глареан). По мнению Мюнстера, обе версии имеют хорошие основания[486]. Это резюме затем цитирует Гесснер в «Митридате», начиная им главу о древнем галльском языке (Mithridates 1555, 17b). Однако почти вся остальная часть главы посвящена изложению второй версии – о германской природе галльского; она же заметно преобладала в немецких ученых трудах XVI–XVII вв.[487]

Дихотомия, представленная у Мюнстера, не учитывает наличие галльских корней у французского языка, а также родство галльского языка и древнего языка Британии – предположения об этом высказывались в середине XVI в.[488] Поскольку последнее сопоставление выглядит наиболее привлекательным с точки зрения современных знаний о кельтских языках, я коротко остановлюсь на его истории, прежде чем перейти к рассмотрению германоцентричного подхода, который развивал Гесснер.

Впервые мнение о близости языков галлов и жителей Британского острова высказал еще Тацит в «Агриколе», впрочем никак его не обосновывая: «Взвесив все