Юродство о Христе и Христа ради юродивые восточной русской церкви: исторический очерк и жития сих подвижников благочестия - Иоанн Ковалевский

странной и необыкновенной форме ни выразился этот подвиг[233]. Нравственное чувство народа почитало юродивых последователями заповеди Спасителя о высшем самоотвержении, понимало их, как истинных выразителей нравственного совершенства, не вдаваясь в тонкости умственных соображений, которым по-видимому, они могут противоречить своею жизнью. По словам великого учителя Церкви вселенской, Иоанна Златоуста: «К принятию евангельской истины ни мудрость нисколько не помогает мудрому, ни невежество нисколько не препятствует неученому и даже, к удивлению надобно сказать, невежество гораздо скорей и легче может принять ее, нежели мудрость»[234], ибо, при насаждении веры Христовой, «невежды убеждались в истине христианства скорее, – говорит тот же учитель Церкви, – потому что они не имели того крайнего безумия, чтобы считать себя мудрыми»[235]. «Пастух и земледелец, не увлекаясь суждениями и предавая себя Господу, скорее примут евангельскую истину. Апостолы шли не с мудростью, но с верою и явились мудрее и выше внешних мудрецов, и тем более, чем принятие предметов Божественных верою выше рассуждений; ибо это превышает человеческий разум»[236]. Поистине, по отношению к подвигу юродства умственная простота нашего народа оказалась гораздо мудрее мнимой мудрости сынов века сего, стремящихся все в делах веры подвести под законы разума, подчинить соображениям ума. Мы уже видели, что в вопросах веры разум наш должен прислушиваться к голосу Божественного Откровения, особенно же это нужно помнить по отношению к такому исключительному подвигу, каково юродство о Христе. Если многое в нем может быть оправдано соображениями ума, но несомненно, немало в нем есть также и особенностей, которые выше ума, и потому могут быть усвоены только верою; как этому учит и святая Церковь словами песнопения одному из юродивых: «Ума человеча превзыде чин, дивное на земли житие пожил еси»[237]. При сравнительной живости религиозного чувства и при отсутствии большею частью просвещения, при умственной темноте, простой русский народ, как известно, много расположен ко всему таинственному и чудесному, а рассматриваемый нами подвиг, несомненно, представляет своею «странностию» богатую пищу в этом отношении религиозному чувству народа. Что действительно русский народ считал юродивых истинными выразителями евангельского учения о высшем самоотвержении, на это указывает и самое название, присвоенное этим подвижникам – «Божий человек», как обыкновенно простой народ называет юродивых. «Для меня – интеллигента – юродивый представлялся человеком странным, т.е. живущим не так, как все, нарушающим нормальный ход жизни; но для моего собеседника, человека очень благочестивого, проникнутого чувством народным, видевшего в юродивом «Божьего человека», наоборот, представлялось, что именно мы не Божии люди, живем ненормально, а юродивый жил нормально, что на нашей стороне ложь, а на его – правда, потому что правда, несомненно, на стороне того, кто не имеет, где преклонить голову, кто терпит все, кто не стремится ни к каким правам, не ищет и не признает этих своих прав, кто думает, что человек не имеет никаких прав, а имеет только обязанности пред Богом, кто не имеет ничего своего, а думает, что все Божье; правда, словом, на стороне того, кто или своею мыслию и жизнию, как многие святые и подвижники, или хотя одною только жизнию отрицают ту нехристианскую общественность, среди которой, во имя которой и мыслию которой мы живем, отрицают во имя правды Божией и завета Христова, – отрицают эту общественность с ее банками, биржами, правами, с ее принципами комфорта» и т.п.[238]

Необыкновенное уважение, особенная преданность русских по отношению к юродивым, не могли быть незамеченными и иностранцами, часто посещавшими с XVI века наше отечество; почему они в своих описаниях путешествий по России довольно подробно касаются и рассматриваемого нами вопроса. И, по наблюдению иностранцев, наши юродивые «пользовались величайшим уважением среди народа». Так, между прочим, Горсей[239] описывает встречу одного юродивого в Пскове с Иоанном Грозным. «Во время военных действий в Ливонии царь прибыл в Псков. Здесь, – говорит Горсей, – его встретил один волшебник, которого считали оракулом и святым человеком; его звали Микола свят. Увидев царя, засыпал его сильными проклятиями, заклинаниями, ругательствами и угрозами; называл его царем – кровопийцею, пожирателем христианских дел и клялся ангелом, что он не избежит смерти от бывшей в то время молнии, если он, или кто-либо из его воинов, коснется волоска последнего дитяти в этом городе, который хранится Божиим Ангелом для лучшей участи, чем разграбление. Он говорил, что царь должен уйти из города прежде, чем встанет огненное облако, Божия кара, которое висит над его головою, а в это время действительно была страшная гроза[240]. Эти слова потрясли царя до того, что он просил молитв о своем избавлении. Горсей сам видел этого юродивого: он ходил нагим летом и зимою; переносил крайнюю стужу и зной и делал разные вещи с помощию диавольских навождений; его все боялись и уважали, за ним ходил вслед весь народ и царь». Ту же историю с Грозным рассказывает и Флетчер[241]. По его словам, «наши юродивые ходили совершенно нагими, закрывая лишь среднюю часть тела тряпьем, с дико распущенными волосами, которые у них ниспадали на плечи, с железною цепью на шее, с которой не расставались даже зимою. На них смотрели, как на пророков, или людей особенной святости; они пользовались свободой и говорили, что им было угодно. Если они обличали кого-нибудь явным образом, в чем бы то ни было, тот ничего не возражал, разве только со смирением приговаривал: «это по моим грехам!» Если юродивый хотел что-нибудь взять из купеческой лавки и отдать эту вещь кому-нибудь другому, то хозяин лавки еще благодарил его и славословил Бога и долго смотрел вслед за святым мужем. Впрочем, таких людей, замечает Флетчер, в России было немного, потому что в этой стране ходить нагим, особенно зимою, очень трудная вещь. Один из юродивых волновал умы народа против Годунова за то, что он допускал усилиться грабителям общественного благосостояния[242]. Другой Василий укорял Грозного за его жестокости; он причтен к лику святых и его тело перенесено в великолепную церковь подле дворца (?!)[243]. Архимандрит Павел Сирийский[244] в своем описании путешествия по России рассказывает, «что и в его время у нас были эти люди и пользовались таким же уважением. В неделю сыропустную Сирийские путешественники обедали у патриарха Никона. За обедом подле самого Никона сидел один из таких юродивых, по имени Киприан: он нагой ходил по улицам и народ питал к нему величайшее уважение. Патриарх Никон собственными руками подносил ему пищу и поил из серебряных сосудов и остатки допивал сам. Сирийцев очень удивляло