Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

«Таким образом, – подводил в 1916 г. итог убежденный британский либерал Ч. Саролеа, – Мы снова приходим к тому же политическому выводу: этнография России учит нас точно так же, как физическая и экономическая география, жизненной необходимости сильного правительства. Она показывает опасность, если не сказать невозможность, главной статьи революционной программы – абсолютного парламентского режима… Лекарство может быть хуже болезни; скорее всего, оно убьет пациента. Централизованный парламент, в котором… будут представлены двадцать непримиримых партий, приведет Россию к правовой анархии. А узаконенная анархия всегда была самой худшей из всех форм правления»[668].

«Верховная власть, – подтверждал П. Столыпин в 1907 г., – является хранительницей идеи русского государства, она олицетворяет собой ее силу и цельность, и если быть России, то лишь при условии всех сынов ее охранять, оберегать эту Власть, сковавшую Россию и оберегающую ее от распада»[669].

Все здание российской государственности держалось только на монархической идее, только она одна могла объединить разбросанные на огромных труднодоступных пространствах, находящиеся на разном уровне развития, разнонародные племена, подчинить общей идее непримиримые интересы различных социальных групп, ожесточенно борющихся за власть, за «тощий» кошелек российских финансов, который не смог бы удовлетворить даже самых скромных запросов ни одной из них.

«При конституционной форме правления, – пояснял экономические основы политического строя статский советник императорского статистического ведомства Германии Р. Мартин в 1906 г. – русское государство не было бы в состоянии провести равновесие бюджета, золотое обращение, переход железных дорог к государству и правильный платеж процентов по долгам. Для таких дел Россия слишком бедна. Только железная рука абсолютизма создала блестящее финансовое положение России за счет народного хозяйства и жизненных сил народа»[670].

«Я до сих пор держусь того убеждения, – приходил к выводу С. Витте, – что наилучшая форма правления, в особенности в России при инородцах, достигающих 35 % всего населения, есть неограниченная монархия, но при одном условии – когда имеется налицо наследственный самодержец, если не гений, чего, конечно, всегда ожидать невозможно, то лицо с качествами, более нежели обыкновенными. Прежде всего, и более всего от самодержца требуются сильная воля и характер; затем возвышенное благородство чувств и помыслов, далее ум и образование, а также воспитание. По нынешним временам не может быть самодержца, который бы не принес несчастья своей стране и самому себе, если он не имеет крепкой воли и не обладает царским благородством чувств и помыслов. Если же он обладает этими качествами в пропорции ниже средней даже для обыкновенного человека, то страна уподобляется безрульной лодке в бушующем океане…»[671].

К подобным выводам, накануне революции 1917 г., приходили британский и французский послы в России: «Я, – писал Дж. Бьюкенен, – не принадлежал к тем, кто смотрит на Республику как на панацею от всех бед, от которых страдает Россия. До тех пор, пока просвещение не проникнет в русские массы, они не смогут обойтись без сильного правителя…»[672]; «Царизм – самая основа России, внутренняя и незаменимая броня русского общества, наконец, единственная связь, объединяющая все разнообразные народы империи, – отмечал М. Палеолог, – Если бы царизм пал, будьте уверены, он увлек бы в своем падении все русское здание»[673].

«Все скрепы государственного здания бывшей Великой России находились наверху, – подтверждал «белый» ген. Н. Головин, – и с падением Царской власти развал России был неминуем… Старая Россия представляла собой арку, замковым камнем которой была Царская власть. С падением последней выпадал замковый камень, и вся арка разваливалась»[674]. «Верность идее «батюшки-царя» – подтверждала в 1917 г. американская журналистка Ф. Харпер, – единственная вещь, которая объединяла их вместе и делала из России империю. «Батюшка» исчез. Стоит ли удивляться, что Россия развалилась на части, подобно карточному домику?»[675]

«Родины не стало. Вождя распяли…», – отозвался на падение монархии «белый» ген. А. Деникин[676]: «С падением царя пала сама идея власти, – подтверждал «белый» ген. П. Врангель, – в понятии русского народа исчезли все связывающее его обязательства. При этом власть и эти обязательства не могли быть ничем заменены»[677]. «Русский солдат сегодняшнего дня не понимает, за что или за кого он воюет, – подтверждал английский посол Дж. Бьюкенен, – Прежде он был готов положить свою жизнь за царя, который в его глазах олицетворяет Россию, но теперь, когда царя нет, Россия для него не означает ничего, кроме его собственной деревни»[678].

Описывая ситуацию после революции, секретарь посольства Франции в России в апреле 1918 г. отмечал: «То и дело происходят тайные сборища различных партий оппозиции: кадетов, эсеров и т. д. Пока это только «rasgavors», и вполне вероятно, что люди, неспособные договориться между собой и совместно действовать, так и не смогут ничего добиться. Единственным режимом, могущим установиться в России, остается самодержавие или диктатура…»[679]. «Только военная диктатура, опирающаяся на поддержку войск, – подтверждал госсекретарь США Р. Лансинг 10 декабря 1917 г., – способна гарантировать стабильность в России»[680]. «Военная диктатура, – подтверждал в августе 1918 г. А. Колчак, – единственная эффективная система власти»[681].

Той же высшей сильной власти требовал и народ, столкнувшийся с воцарившей после революции анархией. «Повсеместно крестьяне требуют «своего» царя, – отмечал уже 1918 г. французский дипломат в России, – Это скорее религиозное движение, и оно мне кажется интересным симптомом…»[682]. Наиболее ярко это движение проявилось в колчаковской Сибири, где «пронеслась волна крестьянских восстаний…», выступавших под лозунгом: «за царя и советскую власть»[683]. «Один из предводителей повстанцев на Енисее призывал крестьян под свои знамена уверениями, «что на Дальнем Востоке уже выступил вл. кн. Михаил Александрович, и что он назначил Ленина и Троцкого своими первыми министрами…. И осталось только разбить Колчака…»[684].

«В русской действительности героические решения может принимать только один человек…», – приходил к выводу в 1921 г. В. Шульгин – «Это будет Ленин?.. или Троцкий?… – Нет… На этих господах висят несбрасываемые гири… социализма…, при помощи которого они перевернули старое и схватили власть. Они должны нести этот мешок на спине до конца… и он их раздавит…