Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов

мира есть какой-то другой. Иначе как бы, например, человек мог видеть сны? Потом ты же сам рассказывал, что при помощи гипноза можно усыплять людей. И даже показывал мне во французских книжках фотографии духов? Выходит, европейцам ты веришь?

— Вовсе нет! Они тоже пишут всякую чепуху. И среди них сколько угодно людей отсталых взглядов.

Он снова посмотрел на часы, зевнул и сказал:

— Уже полдесятого.

Они встали, Фарангис убрала со стола и вслед за мужем поднялась наверх.

Через полчаса свет в доме погас, все уснули. Из сада время от времени доносился печальный крик совы.

Два месяца спустя Фарангис, исхудавшая и бледная, со сбившимися волосами лежала в постели. Глаза ее ввалились, губы посинели, пропал сон и аппетит. Она задыхалась, корчась от боли. Среди ночи то и дело просыпалась и вскрикивала. Она так страдала, что однажды решила выпить целый флакон дигиталиса[46], и если бы не подоспел Фаридун, покончила бы с собой.

Фаридун, осунувшийся от бессонницы, дни и ночи неотлучно дежурил около больной. Он ни минуты не сидел без дела. То считал пульс, то бежал за врачом, то записывал температуру, то поил Фарангис из ложки молоком. Всякий раз, когда он слушал неровный стук ее сердца, в глазах у него становилось темно.

И вот однажды под вечер Фаридун как всегда сидел у изголовья Фарангис, не сводя глаз с исхудавшего лица жены, по которому, как ему казалось, блуждала слабая улыбка. Глаза ее были полуприкрыты, дыхание едва слышно. Уже полчаса она не приходила в себя. И вдруг Фарангис открыла глаза и словно в бреду проговорила:

— Солнце… где же солнце? Когда кончится ночь, эта ужасная ночь? Посмотри, на стене тень от деревьев… Взошел месяц… Кричит сова… Откройте двери… Разрушьте стены… Здесь тюрьма… Я заперта в четырех стенах… Я задыхаюсь… Довольно… Я совсем одинока. Сыграем на таре… Принесите тар на террасу… Будь проклята эта жизнь. Будь она проклята! — Фарангис расхохоталась безумным смехом, глядя Фаридуну в лицо. А он склонился над ней, стал растирать ей грудь, приговаривая:

— Успокойся, успокойся.

Глаза Фарангис наполнились слезами, и она через силу хриплым голосом произнесла:

— Я умираю, но другой мир есть, я тебе докажу это!

Тело ее свела судорога, пульс пропал. Фаридун бросился в другую комнату, накапал пипеткой лекарство, но, вернувшись, понял, что все кончено. Зубы Фарангис были крепко стиснуты, она уже остывала. Он обнял покойницу, поцеловал и заплакал.

Настаран-баджи боязливо вошла в комнату и принялась бить себя в грудь и рвать на голове волосы. Все в поместье горько оплакивали умершую, и только Гольназ оставалась невозмутимой. Она взирала на всех томным взглядом красивых глаз и время от времени прикладывала к ним шелковый платочек.

Фаридун, горячо любивший жену, тяжело переживал ее смерть. Забросив дела, он целыми днями сидел в своем кресле, в тоске вспоминая о прошлом. Две недели он был в состоянии прострации: подолгу глядел в одну точку, равнодушный и бесчувственный ко всему на свете. На самом деле он не утратил способности остро воспринимать все окружающее и от этого очень страдал.

Гольназ и тетушка Настаран ухаживали за ним, поили лекарствами, но ничего не помогало. У Фаридуна началось нервное расстройство, он стал заговариваться, и дело кончилось тем, что приехал один из родственников жены и забрал его в Тегеран лечиться…

Оправившись от болезни, Фаридун однажды вечером нанял машину и поехал в Верамин. Когда он вышел перед домом из автомобиля, уже стемнело, небо затянули рваные облака. Он долго стучал в ворота, пока наконец не послышались шаги, а вслед за этим звук отодвигаемого засова. Ворота отворились. За ними стояла Настаран-баджи с фонарем в руке. Увидев Фаридуна, она испуганно отпрянула назад и воскликнула:

— Господин, господин, это вы?

— А где Хасан? — спросил Фаридун.

— Хасан ушел, господин, ушел. Все ушли отсюда.

Эта весть неприятно поразила Фаридуна. Понурившись, он вошел в сад и, немного пройдя вперед, остановился у аллеи, ведущей к строениям. При виде старого дома Фаридун воспрянул духом. Постояв немного, он двинулся к новому коттеджу. Рядом с ним, то удлиняясь, то укорачиваясь, бежала в свете фонаря его тень. Под ногами шуршали сухие листья, опавшие с деревьев. Всюду царили беспорядок и запустение, дорожки не подметены, в хоузе вода осела чуть не до дна. Подойдя к террасе, он взял фонарь из рук Настаран-баджи и взбежал по ступеням, будто за ним кто-то гнался.

Фаридун вошел в гостиную и плотно закрыл за собой дверь. И тут было не убрано, стол покрыт пылью, вещи разбросаны. Он открыл окно и впустил свежий воздух. Потом зажег керосиновую лампу, что стояла на столе, и тяжело опустился в кресло. Фаридун с любопытством оглядел комнату, будто видел все здесь в первый раз, очнувшись после долгого сна.

Вошла Настаран-баджи, сгорбившаяся, все лицо в морщинах.

— Слава Аллаху, вы поправились, — сказала она.

В ответ Фаридун благодарно кивнул головой.

— Господин, что ж вы, не упредив, приехали? Что вам на ужин подать?

— Я уже ел, ничего не надо.

Настаран, напустив на себя таинственный вид, произнесла:

— Да не оставит всевышний ни одного дома без хозяина. Уж чего только мы тут не натерпелись. Не приведи господь остаться без хозяина.

— А что случилось? — насторожился Фаридун.

— Да вроде бы ничего особенного, а все же как бы беды какой для вас не было.

— Скажешь ты, наконец, в чем дело! — вспылил Фаридун.

Настаран-баджи в испуге забормотала:

— Вот уже около месяца… Вас, понятное дело, уже не было здесь, по ночам, когда все спят, кто-то играет на таре. Кому, как не ее духу, это быть, ага[47]. Не иначе как Фарангис-ханум играет.

— Что ты мелешь, старая? Ерунда какая-то, — проговорил Фаридун дрогнувшим голосом, в котором слышался безотчетный страх.

— Господь с вами, ага, в мои ли годы врать, уж я вся седая. Да разве стала бы я понапрасну языком болтать. Все в округе об этом знают. Вот и бегут из усадьбы. Садовник и Хасан — оба сбежали. Я уж решила творить лишнюю молитву, а то как бы злые духи не навлекли на меня и Гольназ какого-нибудь злосчастья. Перво-наперво сдохла наша черная собака. Я сразу сказала, не к добру это. А потом вот на таре кто-то стал играть. И точь-в-точь, как Фарангис-ханум. Все говорят, в усадьбе поселились джинны.

— А кто здесь бывает? — спросил Фаридун. — Кто ночует в старом доме?

— Как и раньше, я да Гольназ, — ответила Настаран.

— А у кого ключ от двери гостиной, которая выходит в сад?