Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов

его доняли, что в каждом встречном мальчишке он видел врага, каждого провожал свирепым взглядом. Когда передразнивали его походку, это еще куда ни шло, но когда вслед ему раздавалось: «Бхуин-бхалу идет!» — Хромой просто выходил из себя. Он тяжело переживал свою беспомощность и вечерами долго не засыпал, перебирая в памяти дневные обиды. Безлюдно и темно в квартале. Ни звука не услышишь — все давно спят. Горечь и обида терзают сердце старого калеки. Он бормочет про себя проклятия, грозя кулаком кому-то невидимому, и за полночь лежит без сна, вперив взгляд в темноту.

В целом мире не было для старика врагов страшнее мальчишек. Едва завидев стайку школьников, он спешил юркнуть за угол ближайшего дома, чтобы не попасться им на глаза, и покидал свое убежище не раньше, чем они отходили на безопасное расстояние. Долго еще провожал детей его тревожный и сердитый взгляд. А когда преследователи наконец скрывались из виду, вздох облегчения вырывался из груди калеки, и на лице его отражалось удовлетворение — миновала еще одна неприятная стычка.

Больше всего пугали хромого старика школьные перемены. Детвора высыпала на улицу, и тут, уж как ни старайся, не убережешься. «Бхуин-бхалу! Бхуин-бхалу!» — закричит во все горло какой-нибудь сорванец. Хромой крепится изо всех сил, делая вид, что это к нему не относится, подходит вплотную к стене какого-либо здания и поворачивается к ней лицом, будто собираясь закурить. Но это лишь сильнее разжигает азарт юных преследователей. Они окружают его плотным кольцом и вопят что есть силы: «Бхуин-бхалу!» А какой-нибудь сорви-голова становится на четвереньки и принимается изображать хромого медведя. Разъяренный старик бросается за мальчишками, размахивая палкой, и те с хохотом разбегаются.

Вот почему, стоя перед какой-нибудь лавкой с протянутой рукой, он то и дело поворачивался к Таунхоллу[50] и смотрел на часы, чтобы не пропустить ненароком время школьных перемен.

Целыми днями бродил Хромой по городу в поисках подаяния.

— Только одну пайсу[51]… — бормотал он, обращаясь к прохожим.

Иногда он изъяснялся и более возвышенным слогом:

— Ходжур[52], помогите бедному человеку, и бог вознаградит вас за это.

Случалось, ему перепадали монетки в четыре-пять пайс, и тогда радость озаряла его лицо.

Однако денег, собранных за весь день, обычно не хватало на еду. В такие дни он садился перед хлебной лавкой или чайной и сидел там часами, пока в конце концов какой-нибудь сердобольный лавочник не давал ему кусок хлеба, остатки вареного риса или несвежие овощи. Хромой хватал объедки обеими руками и говорил:

— Спаси вас бог, ходжур! У вас доброе сердце.

Он вытаскивал из кармана рваный платок, заворачивал в него еду и уходил, чтобы поесть без помех.

Как-то раз к нему пристала беспризорная собака, она следовала за ним по пятам, ни на минуту не покидая его, и жадно смотрела, как он ест. Хромому невыносимо было видеть голодные собачьи глаза, он гнал от себя пса, но собака не уходила, а только отбегала в сторону. «Ей ведь тоже есть хочется, — рассуждал Хромой. — Я как-никак человек, а она — животное, существо такое же жалкое и беспомощное, как и я, только к тому же и бессловесное. И попросить-то за себя не может. Живет случайной милостью людской. Недаром говорят: сытый голодного не разумеет. Сытые да богатые, которые разъезжают в красивых машинах, едят в ресторанах все самое лучшее, у кого карманы набиты деньгами — разве задумаются они хоть раз о голодном, не имеющем корки хлеба? Бросают объедки и мелочь, делая вид, что оказывают высокую милость, и довольны собой. Лишь бы голодный отвязался… Нет, только бедняк поймет бедняка. Видать, эта собака вроде меня, никому в мире не нужна…»

Сердце Хромого заныло от жалости. Ему захотелось обнять собаку, прижать к груди, увести с собой. Подозвав пса, он разделил с ним то немногое, что у него было. И все время, пока собака ела, старик ласково гладил ее. Собака махала хвостом, всячески стараясь выразить свою признательность. Так началась их дружба. С тех пор собака всюду следовала за хромым стариком, а тот так привязался к ней, что если не видел рядом, то ему казалось, что потерял близкого друга. Собака тоже, видимо, скучала по своему покровителю и неизменно возвращалась к нему. Она обнюхивала все лавки, обегала все переулки, пока не нападала на след. При виде четвероногого друга Хромой радовался, долго ласкал пса, а тот, радостно повизгивая, все норовил лизнуть старика в лицо.

Спустя некоторое время пес перебрался в убогую каморку старого нищего и уже не покидал его. Хромой делился с ним последним куском хлеба, а когда ему случалось заполучить рис с мясом, он непременно угощал и собаку. Нередко псу удавалось выхватить кусок получше, тогда старик злился, швырял в пса палкой, сердито ворча:

— Ишь жадина!

Однако гнев его быстро остывал, и старик неизменно оставлял псу его долю. Ведь у него не было никого на свете, только эта собака делила с ним горе и радость. Они всегда были вместе — и в ненастье, когда лил проливной дождь, и в лютый холод, пробиравший до костей.

Хромой свыкся с мыслью, что родился нищим, — видно, так ему было на роду написано. Он верил, что бог послал его и подобных ему в этот мир, чтобы претерпеть все невзгоды и тяготы, как расплату за грехи прошлой жизни. А коли так, то попрошайничество — это его ремесло, его долг перед всевышним. И он сносил все безропотно, с мыслью о боге, о справедливости воздаяния, считая, что всевышний создал землю и саму жизнь прекрасными, а человек в ничтожестве своем должен исполнять свой долг, каким бы тяжелым он ни был.

Но когда люди, здоровые, полные сил, не знающие, что такое физический недуг, начинали насмехаться над его хромотой, в душе старика вскипала горькая обида. Он смотрел на свои немощные ноги, потом переводил взгляд на обидчика, и в голове его сам собой возникал вопрос: а есть ли где-нибудь он, этот всевышний? Старик искал и не находил ответа. Сердце его переполняла грусть, на глаза набегали слезы. Он силился и не мог решить, так ли уж справедлив создатель, тот, кто стоит над всем сущим на земле.

В сезон дождей Хромой, пристроившись под навесом, следил за людьми, торопливо снующими мимо. Ему доставляло своеобразное удовольствие наблюдать сквозь серую пелену дождя за хорошо одетыми людьми, старавшимися не забрызгать грязью дорогие платья. По мокрому шоссе проносились разноцветные автомобили. Этот туманный мир казался ему загадочным, он задумывался над его таинствами, погружаясь в мысли,