Короче, Пушкин - Александр Николаевич Архангельский

Выходец из бедной чувашской семьи, Бичурин принял вынужденный постриг, чтобы сделать карьеру в науке. Ученым он был настоящим, управленцем – посредственным: огромная территория русской духовной миссии в Пекине содержалась в беспорядке, в одном доносе утверждалось, что здание сдавалось под игорный дом, миссионеры вольно обращались с займами и закладами. А монахом – вовсе никудышным, поскольку ненавидел все церковное, не крестился, не постился и непонятно, верил ли во что-то христианское. Зато охотно предавался суетному острословию: “А что, хороши женщины в Китае?” – “Нет, мальчики лучше”. Бичурина лишали сана, заточали в Валаамский монастырь, но таких специалистов по Китаю больше не было, и ему прощали многое. Хотя лучше бы расстригли и дали место в Академии наук с казенным содержанием.

Пушкин и Шиллинг познакомились еще до южной ссылки, с Бичуриным встреча случилась в 1828-м. С Шиллингом было интересно говорить о физике – он разрабатывал электромагнитный телеграф, о восточных рукописях – он скупал старинные свитки. Местные китайцы и монголы верили в предсказание ламы о приезде иностранца, который принял буддизм и распространит его по всему миру. И считали Шиллинга воплощением Хубилгана. Во время экспедиции начнется настоящее паломничество в Кяхту, куда буддийские монахи будут привозить для Шиллинга древние свитки.

С Бичуриным Пушкин говорил о Конфуции, возможно, о “Китайском сироте” Вольтера, о знаменитом “Троесловии”, переведенном Иакинфом. И наверняка о странном, глинобитном городе Пекине, где располагалась миссия. И когда семейные дела опять притормозились, Пушкин попросился в Пекин. Однако в середине января он получил ответ от Бенкендорфа: “Его Императорское Величество не соизволил удовлетворить вашу просьбу о разрешении поехать в чужие края, полагая, что это слишком расстроит ваши денежные дела, а кроме того, отвлечет Вас от Ваших занятий. Желание ваше сопровождать наше посольство в Китай также не может быть осуществлено, потому что все входящие в него лица уже назначены и не могут быть заменены другими без уведомления о том Пекинского двора” (по-французски).

Роскошный сюжет оборвался. Хотя легко представить долгую поездку, споры с Иакинфом о влиянии христианства на нравы, в которых поэт-вольнолюбец и светский чиновник занимали бы сторону религии (во время путешествия в Арзрум Пушкин глубоко задумался о просветительском призвании Евангелия), а глава духовной миссии – противную сторону. Затяжное ожидание на пограничном пункте в Кяхте, незнакомая сибирская весна, пахнущая рыбьей чешуей. Жадные торговцы чаем, новые слова (“цыбик”), заунывные степи Монголии, душный Пекин. Напрасные попытки выучить китайский – захочет же автор “Онегина” в 1833-м вызубрить иврит, но дальше алфавита не продвинулся… Ясно, что поездка не на год, не на два, просто так вернуться невозможно. Не было бы свадьбы и дуэли, Болдинской осени и разочарования в Петре Великом, “Клеветников России”, где грозно поминается Китай, след несостоявшегося жизненного замысла:

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?..

Отъезд не состоялся. Состоялась свадьба.

5. Замена счастию

Обдумывая перспективу свадьбы с Гончаровой, Пушкин записал в альбом Елизаветы Ушаковой (сестры другой своей – несостоявшейся – невесты) имена многочисленных женщин, на которых обращал внимание, будучи холостяком[19]. Как бы подводя черту, прощаясь с темой. Имена разнес по двум колонкам; достоверно неизвестно, чем попадание в одну отличается от попадания в другую; разные высказывали предположения. И завершил карикатурным автопортретом в монашеском клобуке; поэта дразнит бес; насмешливая подпись гласит: “Не искушай (сай) меня без нужды”.

Публикаторы назвали список донжуанским, что свело его к поверхностному эросу, как поиски “утаенной любви” сводили все к биографическому основанию: увидел, полюбил, воспел. И начали искать прямые соответствия для каждого записанного имени, что иногда вело к успеху: нет сомнений, что Аглая, Калипсо, Пульхерия и Амалия – это Аглая Давыдова, Калипсо Полихрони, Пульхерия Варфоломей и Амалия Ризнич. Но вот упомянута Наталья Первая – и начинается гадание на гуще. То ли это Наталья Викторовна Кочубей, то ли актриса Наталья, то ли Наталья Степановна Апраксина, в замужестве Голицына, то ли горничная фрейлины Волконской. А Катерина Вторая – скорее всего, Карамзина, но может быть – и нет. Либо актриса Екатерина Семёнова, но это под вопросом. Настасья – до сих пор неизвестно кто (видимо, билетерша при зверинце); Катерина Третья, вероятно, – Екатерина Раевская (в замужестве Орлова).

Но если на одно имя имеется три претендентки, что нам дает такое знание? Уверенность, что Пушкин был невероятно влюбчив? Кто бы сомневался. Так что никакого донжуанского списка нет. А есть игривый и при этом символически нагруженный перечень имен, часть из которых предназначена к разгадке, а другая часть отправлена в туман: то ли было, то ли не было, гадайте. Пушкин шалит с Ушаковой, отвечает на “оленьи рога” ее сестры и дразнит, а в это время думает о будущем. Вот как строилась жизнь до сих пор, а теперь она будет другой.

И еще. Женитьба в пушкинское время – это сюжет не про счастье и тем более не про любовь. А про совместное ведение хозяйства, капитал, здоровое потомство. Пушкин мыслит предстоящий брак иначе – физически, материально и духовно.

На примитивном уровне – как избавление от эротических мучений. Тогдашняя жизнь холостого мужчины – это либо бесконечные романы с замужними женщинами, либо публичные дома с почти стопроцентным риском заразиться и подвергнуться лечению мышьяком и ртутью. В какой-то момент человек понимает, что хватит. Нужно жить по-другому.

На уровне материальном – как финансовую школу понимания; жена посвящена в расходы и доходы, вовлечена в принятие решений.

А на самой высокой ступени – он ищет новую модель взаимоотношений мужчины и женщины в тесных пределах семьи. Не однозвучную, односоставную (жена либо любовница, либо собеседница, либо друг, либо домоправительница), а сложную, разностороннюю. И-и-и-и-и. То, что позже он со смехом назовет “Мой идеал теперь – хозяйка <..> да щей горшок, да сам большой”. Составляя двухколонный список, он думает о том, чего лишится и что приобретет. И делает морально-метафизический выбор, а не только житейский.

В апреле 1830-го Пушкин писал будущей теще, Наталье Ивановне Гончаровой (по-французски): “Я полюбил ее [Натали], голова у меня закружилась, я сделал предложение, ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию… какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы…

Сколько мук ожидало меня по возвращении! Ваше молчание, ваша