Короче, Пушкин - Александр Николаевич Архангельский

холодность, та рассеянность и то безразличие, с какими приняла меня м-ль Натали… У меня не хватило мужества объясниться, – я уехал в Петербург в полном отчаянии”. Он пишет Гончаровой-старшей, но в реальности это разговор начистоту с самим собой. И он опять пророчит драму, разразившуюся через шесть лет: “…я могу надеяться возбудить со временем ее привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца. Но, будучи всегда окружена восхищением, поклонением, соблазнами, надолго ли сохранит она это спокойствие? … Бог мне свидетель, что я готов умереть за нее; но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа, – эта мысль для меня – ад”.

Как не дай Боже хорошу жену, —

Хорошу жену в честный пир зовут…

Параллельно он ведет переговоры о приданом: меркантильные предки невесты все-таки всучили бронзовую статую Екатерины Великой, память о визите императрицы в Полотняный Завод. Когда-то ее отливали в Берлине: “Артисты Берлинские работали: Мейер слепил, Маукиш отлил, Мельцер – отделал… 1788”. Три года везли по российским дорогам в имение Гончаровых, потом в Полотняный. А теперь за “медную бабушку”, как ее называл Пушкин, предлагали всего 7000 рублей; медь обошлась бы дороже. Но изображение императрицы не отправишь в плавильную печь без отмашки царя; Пушкин тщетно будет уговаривать правительство купить “прекрасное произведение искусства”. Перед помолвкой он получит обещание, что статуя пойдет “довеском” к имению в Нижегородской губернии. В итоге временно водрузит статую во дворе дома на Фурштатской улице, да там ее и оставит. Лишь в конце своей короткой жизни он сбудет “бабушку” за 3000 рублей, в два с половиной раза дешевле, чем предлагали с самого начала.

В мае 1830-го бессмысленный и унизительный торг завершился – и состоялась помолвка с Натальей Николаевной. Впереди – сияющая перспектива новой жизни, с преодолением терзающих противоречий, с отказом от холостых привычек, рядом с чистой и холодной красотой. Правда, осенью свадьба еще раз отложится – из-за холерных карантинов поэт застрянет в имении Болдино.

Гессен описывал его так: “Старый, потемневший барский дом, в котором жил поэт, небольшой, одноэтажный, с черным двором и службами… Кругом дома – пустырь: ни цветников, ни сада; вблизи только небольшой пруд, известный ныне под названием «Пильники», да два-три деревца, из которых до наших дней сохранилось разве одно – огромный могучий вяз… Из окон дома открывался унылый вид на соломенные крыши крестьянских изб”.

Ни старой няни, ни моложавых соседок, ни глуповатого милого Вульфа: тоска. В Москве осталась вожделенная невеста, но все дороги перекрыты, не объедешь. Однако Пушкин отличался удивительной способностью отталкиваться от обстоятельств и с головой погружаться в работу; чем невыносимее давление судьбы, тем сильнее творческий подъем. Поселившись в захудалом доме рядом с вотчинной конторой, Пушкин сочинил десятки гениальных текстов. Завершил “Евгения Онегина”, роман в стихах о непостижимой современности, придумал “Повести Белкина” и набросал “Историю села Горюхина”, о русском быте как фундаменте родной истории, а также написал “Маленькие трагедии” – об основаниях европейских и мировых.

Между сентябрем и декабрем создано множество лирических стихотворений. Безнадежных, как “Бесы”, трагических, но все же просветленных, как “Герой”, многослойных, подобно “Элегии” (“Безумных лет угасшее веселье”). Две сквозные темы тянутся сквозь болдинскую лирику, трагедии, прозу – мрак и счастье. Бесы надрывают сердце, пир во время чумы безысходен, Дон Гуан проваливается в ад, Моцарт отравлен, но поверх какофонии смерти все же слышится мелодия надежды. Возможно ли счастье? Рассеется ли мрак?

На это Пушкин отвечал по-разному – и в Болдине, и до, и после.

“На свете счастья нет, но есть покой и воля…” – будет позже сказано в послании “Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…”. В письме Онегина наоборот: “Я думал: вольность и покой / Замена счастью…” Татьяна, в свою очередь, скептична; в ее словах ни покоя, ни воли: “А счастье было так возможно, / Так близко…” А большинство развязок “Повестей Белкина” похожи на молитву и подсказку: пусть все-таки счастье случится, судьба улыбнется героям и автору…

6. Зачинатель и совершитель

Жизнь подчинить гармонии не удавалось, зато в поэзии был наведен порядок. В самом прямом и практическом смысле. В начале 1830-х Пушкин пустился в теорию; он сочинял стихи о том, как пишутся стихи, повести о том, как нужно строить повести, элегии о том, что такое элегии и поэмы о стихотворных размерах, строфах и рифмах.

Четырестопный ямб мне надоел:

Им пишет всякий. Мальчикам в забаву

Пора б его оставить. Я хотел

Давным-давно приняться за октаву.

А в самом деле: я бы совладел

С тройным созвучием. Пущусь на славу!

Ведь рифмы запросто со мной живут;

Две придут сами, третью приведут…

Домик в Коломне

В болдинской поэме “Домик в Коломне” сорок строф. Они делятся почти что поровну: одна половина октав посвящена рифмованной теории литературы, другая – излагает забавную историю; так в учебнике приводят наглядные примеры. Старушка-вдова поручает дочери Параше нанять кухарку; результат очевиден заранее: “Пред зеркальцем Параши, чинно сидя, / Кухарка брилась. Что с моей вдовой? / «Ах, ах!» – и шлепнулась. Ее увидя, / Та, второпях, с намыленной щекой, / Через старуху (вдовью честь обидя) / Прыгнула в сени, прямо на крыльцо, / Да ну бежать, закрыв себе лицо”. Автор, своевольно поменявший местами мужское и женское начало, с таким же волюнтаризмом восстанавливает гендерное равновесие.

Ну, женские и мужеские слоги!

Благословясь, попробуем: слушай!

Равняйтеся, вытягивайте ноги

И по три в ряд в октаву заезжай!

А финал звучит как издевательство:

                            …Больше ничего

Не выжмешь из рассказа моего.

Но когда писатели нам говорят, что смысла нет, это значит, что смысла – избыток. Когда поэму завершают афоризмом “ничего не выжмешь”, стало быть, “выжимка” есть. Только не там, где мы ищем. Демонстрируя свободу обращения с поэтической формой, Пушкин строит текст как прекрасный аналог свободы. В жизни она невозможна, а в поэзии – пожалуйста. Что, собственно, подчеркнуто и в болдинском стихотворении “Рифма”, еще одной теоретической миниатюре 1830 года.

Современному читателю поэзии неважно, как именно размечено стихотворение. Разве что в названии заложен сбой, с которым лучше разобраться до начала чтения: “Рождественский романс”.