Страсть. Женская сексуальность в России в эпоху модернизма - Ирина Анатольевна Жеребкина

неудачная», а 4 сентября «проба прислуги – удачная», но барину и эта «удачная» прислуга не нравится, и 16 октября он пишет: «еще одна кухарка выгнана…»[168] Табу инцеста, действительно, запрещает сексуальные отношения в семье. Но фигура горничной или няни является пограничной фигурой в ней: она одновременно принадлежит семье, но в то же время не имеет внутри неё кровнородственных связей. Она является «другим», но в то же время находится в самом сердце семьи. Более того, она настолько «внутри» семьи, что ребенок может часто не различать между матерью и няней или матерью и гувернанткой. Вступая в сексуальные отношения с горничными, которых ему специально подбирала мать, Андрей Белый вступает в зону инцеста – как и Александр Блок с проститутками, встречи с которыми он подробно описывает в письмах к своей матери.[169]

Для ослабления интенсивности инцеста энергия сексуальности инвестируется в конструкцию Прекрасной Дамы.

«Прекрасная Дама»: jouissance féminine?…

Главная задача феминисткой теории в формулировке представительниц французского постлакановского феминистского психоанализа,[170] – как возможно определить и реализовать женскую субъективность в терминах jouissance féminine, а не исходя из перспективы мужского желания.

В дискурсе куртуазной любви женщина, как показывает Лакан, является лишь пассивным экраном, на который мужчина проецирует свой нарциссический «я»-идеал как объект своего желания; в социальной практике это репрезентировано в отношениях обмена женщинами в патриархатной культуре, ориентированной на доместификацию женщин. Если же женщина пытается сама реализовать своё jouissance féminine вне структуры мужской фантазии или же отделить понятие «женщины» от понятия «женственности», в которое её вписывает традиционная культура, это оценивается как провокация сексуальной паники как у мужчин, так и у женщин.

Сравним два способа интерпретации женских отражений в зеркале: Валерием Брюсовым в рассказе В зеркале и Любовью Дмитриевной Блок в Былях и небылицах о Блоке и о себе. У Брюсова зеркало с женским отражением функционирует как отражение женской субъективности со всеми её сомнениями и недостатками. В конце концов, как уже было сказано, реальная женщина, глядящая в зеркало, меняется местами со своим зеркальным отражением, позволяя своему отражению стать Другим.

Такую попытку описания женского наслаждения без опосредования большим Другим осуществляет Любовь Дмитриевна Блок в воспоминаниях Были и небылицы о Блоке и о себе. Например, она абсолютно уверена в собственной красоте: «Я проводила часы перед зеркалом. Иногда, поздно вечером, когда уже все спали… я брала свое бальное платье, надевала его прямо на голое тело и шла в гостиную к большим зеркалам. Закрывала все двери, зажигала большую люстру, позировала перед зеркалом и досадовала, зачем нельзя так показаться на балу. Потом сбрасывала и платье и долго, долго любовалась собой. Я не была ни спортсменкой, ни деловой женщиной; я была нежной, холеной старинной девушкой. Белизна кожи, не спаленная никаким загаром, сохраняла бархатистость и матовость. Нетренированные мускулы были нежны и гибки. Течение своих линий я находила впоследствии отчасти у Джорджоне, особенно гибкость длинных ног, короткую талию и маленькие, еле расцветающие груди. Не орудие “соблазна” и греха наших бабушек и даже матерей, а лучшее, что я в себе могу знать и видеть…».[171] Она восхищается своим телом, она любит его, не находит в нем никаких недостатков и жалеет только о том, что это её обнаженное тело с распущенными волосами в темной зале со свечами перед зеркалом в родительском доме не может быть предъявлено другим. Как мы видим из текста воспоминаний, оно не было предъявлено таким и Александру Блоку. И только значительно позже Л. Д. Б. осуществила свою мечту с «пажем Даргометом», о чем пишет в воспоминаниях: «Когда пробил час упасть одеждам, в порыве веры в созвучность чувств моего буйного пажа с моими, я как-то настолько убедительно просила дать мне возможность показать себя так, как я этого хочу, что он повиновался, отошел к окну, отвернувшись в нему. Было уже темно, на потолке горела электрическая лампочка – убогая, банальная. В несколько движений я сбросила с себя все и распустила блистательный плащ золотых голос, всегда легких, волнистых, холеных… Отбросила одеяло на спинку кровати. Гостиничную стенку я всегда завешивала простыней, также спинку кровати у подушек. Я протянулась на фоне этой снежной белизны и знала, что контуры тела еле-еле на ней намечаются, что я могу не бояться грубого, прямого света, падающего с потолка, что нежная и тонкая, ослепительная кожа может не искать полумрака…».[172]

Фактически, перед нами документ, передающий самовосприятие идеального психотика – того, кто воспринимает себя как существо без недостатков и совершенно не нуждается в оценке себя Другим.

Фрейд интерпретирует стратегии женской сексуальности (то есть истерии, в его терминах) через структуру вины: женщина конституируется как субъект, виновный в силу своей сексуализации, которую она пытается скрыть покровами морали и одомашнивания. Психотик никогда не признает вину за собой, перекладывая её на Другого. Л. Д. Блок, поклонница Фрейда, перекладывает вину на мужа-поэта: «Если я порой бывала и повышенно чувствительна – причиной тому то же, что и при всякой истеричности женщины: с самого начала крайне ненормально сложившаяся половая жизнь».[173] Не без подсказки Фрейда Любовь Дмитриевна Блок начинает реализовать свою сексуальность уже без ограничений с многочисленными возлюбленными из театральной среды – как мужчинами, так и женщинами. «В полном “смятении чувств” целовалась то с болезненным, черномазым мальчуганом, нашим актером, то с его сестрой, причем только ленивое наблюдение брата удерживало эту любопытную, хорошенькую птичку от экспериментов, к которым её так тянуло».[174] Единственное, о чем она сожалеет в тексте Былей и небылиц, это о том, что не сделала этого раньше: «Отказавшись от этого первого, серьезного “искушения” (имеется ввиду любовная история с Андреем Белым. – И. Ж.), я потом легко отдавала дань всем встречавшимся влюбленностям – это был уже не вопрос, курс был взят определенный, парус направлен, и “дрейф” в сторону не существенен».[175]

Женщина в позиции психотика становится «женщиной, которая нужна всем мужчинам». Л. Д. Б. после её романа с Георгием Чулковым, которому она отдалась в день смерти своего отца Дмитрия Ивановича Менделеева, перестает сомневаться в том, любят ли её «реальную» или в качестве символа, и в том, является ли она на самом деле Прекрасной Дамой. В ту ночь она стала реально Прекрасной Дамой.

Какой жест подмены совершила она? В ту ночь, когда она отдалась Чулкову, она поменяла духовный (символический) статус Прекрасной Дамы на телесный, асимволический. Очевидно, она была потрясена реакциями своего тела и его ощущениями. Она начала