Страсть. Женская сексуальность в России в эпоху модернизма - Ирина Анатольевна Жеребкина

Что значило стать Прекрасной Дамой в реальности? Прежде всего, это уйти от «литературы», от слов и поэзии, которые воплощали для неё Блок и Белый. Чулков, например, тоже был поэт, но главным в нем было то, что он был, скорее человеком действия: изобретателем «мистического анархизма», который пытался реализовать в театральном и в политическом действии. И по сравнению с её двумя предыдущими мужчинами он уж никак не мог претендовать на титул «великого поэта».

Обратим внимание на то, что Л. Д. Б. всю жизнь была исключена из порядка литературного языка. В юности пишет стихи и ведет разговоры Александр Блок, она же молчит и, присутствуя в разговорах «аргонавтов», трактующих её молчание как «мистическое»; она специально подчеркивает в Былях и небылицах, что никогда не умела легко болтать и кокетничать, в отличие, например, от сестер Кузьминых-Караваевых. Всю жизнь она совершает только телесные жесты – носит розовые платья, расчесывает волосы, играет в театре и декламирует стихи мужа. Декламация и жест заменяют слово.

Вначале время любовного общения с Андреем Белым было её единственной возможностью любовного общения вне литературы. Только позже она начинает сознательно отстаивать свою внелитературную внесимволическую реализацию и в театре, и в январскую ночь смерти отца, и потом, во всех последующих любовных романах. Во всех же ранних любовных отношениях с Блоком, описанных в воспоминаниях, у них не было ни возможности, ни опыта ощущать любовь вне поэзии, вне литературы (не только для него и его семьи, роковым образом увлеченных поэзией, но и для неё, дочери далекого от поэзии профессора-химика).

Вот как она определяет женское наслаждение как психотический мир без Другого. «Эта встреча с собой на склоне лет – сладкая отрада. И я люблю себя за эту найденную молодую душу… Дело в том, что теперь только, став смело на ноги, позволив себе и думать и чувствовать самостоятельно, я впервые вижу, как напрасно я смирила и умолила свою мысль перед миром идей Блока, перед его методами и его подходом к жизни».[176]

Характерно, что в воспоминаниях Л. Д. Б. нет никаких следов страха старости и старения: «… я безболезненно перешла на положение старой женщины, как только пришло то время, без сожалений, без унизительных хватаний за молодость… Мне не скучно; мне так же увлекательны, как были в молодости увлекательны романы, и научные интересы, и моя работа…».[177] Другими словами, то, что для других женщин часто становится трагедией, для неё не имеет значения, так как в поле её восприятия нет инстанции Другого, исходя из которой в её отношении могла бы быть вынесена оценка.

Почувствовав, что Другой/Великий Поэт перестал надзирать за её Реальным, она ускользнула в эту брешь. Известно, что мир Символического и мир Реального никогда не пересекаются, находясь в отношениях дизъюнктивного синтеза. Поэт и его Прекрасная Дама стали жить поэтому вместе, но на разных уровнях реальности: на символическом уровне «она» предъявляла себя ему, но только в качестве симулякра. Отсутствие страха наказания аннигилировало чувство вины: Прекрасная Дама раскололась на симулякр Прекрасной Дамы и наслаждающееся «тело без органов»: «И начался пожар, такое полное согласие тех ощущений, экстаз почти до обморока, экстаз, может быть, и до потери сознания…».[178]

Но, главное, она была счастлива на фоне параллельной жизни несчастного и страдающего мужа.

Нет вины, нет сомнения, нет расщепленной субъективности. Это и есть воплощенная феминистская утопия – jouissance féminine? Подлинная женская субъективность и подлинная «женская душа»?…

5. Женская авто/био/графия (Мария Будберг и Нина Берберова)

Мура Будберг: субъект «больше, чем он есть»

Две наиболее известные книги Нины Берберовой – это автобиография Курсив мой (1969, 1972) и биография Марии Закревской-Бенкендорф-Будберг Железная женщина. Рассказ о жизни М. И. Закревской-Бенкендорф-Будберг, о ней самой и её друзьях (1981).

Первая из этих книг – это, по словам Берберовой, «история моей жизни, попытка рассказать эту жизнь в хронологическом порядке и раскрыть её смысл»[179] на фоне автобиографического сюжета предоставляет уникальный материал о жизни русской литературной эмиграции в Париже 20-40-х годов XX века (в алфавитном указателе книги более 800 имен). Вторая книга – об уникальной русской женщине, не оставившей своего собственного следа в литературе, но бывшей в течение двенадцати лет неофициальной женой Максима Горького и в течение тринадцати – также неофициальной женой Герберта Уэллса. «Кто она? – спрашивали меня друзья, узнав про книгу о Марии Игнатьевне Закревской-Бенкендорф-Будберг. – Мата Хари? Лу Саломе? Да, и от той, и от другой было в ней что-то: от знаменитой авантюристки, шпионки и киногероини, и от дочери русского генерала с её притягательной силой, привлекшей к ней Ницше, Рильке и Фрейда».[180]

Если в первой книге Берберовой интерес представляет автобиографический женский нарратив столь значимый для философии феминизма XX века, то можно ли говорить о значении для феминистской теории её второй книги – написанной в биографическом жанре Железной женщины? Почему одна красивая, независимая и неординарная женщина – Нина Берберова, ставшая известной писательницей, жена известного русского поэта серебряного века Владислава Ходасевича, свидетельница и участница многих литературных событий этого времени, подруга и собеседница множества выдающихся людей русской эмиграции, просто сильная женщина, не только выжившая в тяжелейших условиях эмиграции, Второй мировой войны и второй эмиграции в Америку, но и ставшая там университетским профессором, и не растерявшая свой женский шарм и свое мужество, ум, независимость и достоинство, пишет о другой красивой, независимой и неординарной женщине Марии Будберг, как уже сказано выше, неофициальной жене двух выдающихся писателей-классиков XX века – Максима Горького и Герберта Уэллса, отказавшейся выйти за них замуж и жившей независимо не только от этих привязанных к ней мужчин, но и от мужчин вообще, умевшая пользоваться их деньгами, но и зарабатывавшая их сама, бывшая во времена «красного террора» любовницей знаменитого английского разведчика, дипломата и светского человека сэра Роберта Брюса Локкарта, попавшая с ним в тюрьму ЧК во время революционного террора в Советской России, но сумевшая вызволить из неё своего любовника (с помощью другого любовника – чекиста Петерса) и помочь бежать в Англию (об этой истории любви позже в Голливуде был снят фильм Британский агент (1934)), женщине, которая, по словам Берберовой, «в эпоху пост-Гарбо в роли