От интернационализма к постколониализму. Литература и кинематограф между вторым и третьим миром - Росен Джагалов

критическим по духу оказался проект исторической реконструкции, предложенный другим казахским писателем, Олжасом Сулейменовым, от прославления плодов советской модернизации в 1960‑е годы перешедшим к полемике с официальной советской версией казахской истории в 1970‑е и 1980‑е годы. Как полагают Диана Кудайбергенова и Наоми Каффи, возрастающий интерес Сулейменова к казахской истории как колониальной отчасти обусловлен его вовлеченностью в Ассоциацию писателей стран Азии и Африки, активным участником которой он был, – в частности, он выступал одним из устроителей Алма-Атинского конгресса в 1973 году[295]. Наряду с самой известной (и вызвавшей много споров) исторической работой «Аз и Я» (1975), где Сулейменов попытался доказать обилие тюркизмов (а значит, и тюркское культурное влияние) в древнейшем памятнике русской литературы, «Слове о полку Игореве», датируемом концом XII века, ему принадлежит ряд поэтических и публицистических высказываний, прославляющих казахскую историю и прямо приравнивающих ее очернение к действиям колонизаторов[296]: «Меня не удовлетворяют общие заявления о невежественном, темном прошлом моего племени. Этими положениями пользуются идеологи колониализма…»[297].

Хотя у Айтматова, Алимжанова и Сулейменова были стычки с советской цензурой, все они на определенном этапе возглавляли Союз писателей своей республики, были депутатами Верховного Совета СССР и председателями либо заместителями председателя Советского комитета солидарности стран Азии и Африки, не говоря уже о десятках важных комитетов, где они председательствовали, Ленинских премиях и других наградах, которые они получали, и миллионных тиражах их книг на разных языках СССР. Пусть даже их национализм порой выходил за рамки дозволенного официальной советской национальной политикой, трудно всерьез назвать этих представителей культурной элиты диссидентами или преследуемыми писателями. Ограничиваясь в своей критике лишь намеками, они, безусловно, не могли похвастаться той воинственностью, которая была свойственна их африканским и азиатским собратьям. И судя по их поведению в период, предшествовавший распаду СССР, они, в отличие от своих коллег из стран Балтии и Кавказа, едва ли стремились к независимости своих республик. Тем не менее никто из этих авторов не был всего лишь орудием монолитного советского режима. Литературные контакты с Африкой и Азией дали всем им возможность не только накопить дополнительный культурный и политический капитал, но и отстаивать некоторые политические убеждения, будь то в области сохранения национальной культуры (что советская власть хоть и допускала, но в крайне ограниченных масштабах) или в противостоянии губительным экологическим последствиям советской модернизации (Олжас Сулейменов, ставший лицом антиядерного движения «Невада – Семипалатинск», принадлежит к заметным активистам этого направления). Таким образом, импульс, который Октябрьская революция и новая советская литература некогда дали антиколониальным движениям и культурам по всему миру, вернулся на родину в форме критики позднесоветских практик на периферии страны.

Глава 4. Ташкентский кинофестиваль (1968–1988) как контактная зона

Неудавшееся начало

Более чем за месяц до первого конгресса Ассоциации писателей стран Азии и Африки в Ташкенте в том же городе состоялось еще одно мероприятие – Первый международный фестиваль кино стран Азии и Африки. Тогда, в 1958 году, он оказался своего рода фальстартом, поэтому остался в тени другого, гораздо более крупного и известного фестиваля с таким же названием, основанного десять лет спустя, – которому и посвящена эта глава. Маша Кирасирова, единственный исследователь, писавший о первом разовом Ташкентском кинофестивале, справедливо отмечает роль устроителя фестиваля Камиля Ярматова, узбекского режиссера и секретаря правления Союза кинематографистов Узбекской ССР, как посредника между вторым и третьим миром, равно как и роль фестиваля, позволившего продемонстрировать кино советской Азии и обеспечившего узбекской политической верхушке выход на международную арену[298].

На фестиваль съехалось впечатляющее количество кинематографистов из двадцати двух стран, а тысячи ташкентских зрителей, судя по советской кинохронике, увидели фильмы и иностранные делегации. Тем не менее, по сравнению с гостями, приехавшими в Ташкент десятью годами позже, эти делегаты были не столь многочисленными и именитыми. В тот год в фестивале принимали участие главным образом страны Восточной и Южной Азии (Япония, Китай, Северная Корея, Индонезия и Индия), представленные к тому же, как правило, не режиссерами, а чиновниками. За исключением Поля Робсона, в официальных советских отчетах о мероприятии имена приглашенных режиссеров даже не упоминаются, что само по себе примечательно и наводит на мысль об отсутствии среди них знаменитостей. В октябрьском номере «Искусства кино» за 1958 год и в официальном фотоархиве фестиваля имен уже больше, но узнаваемых все равно единицы[299]. Некоторые делегаты, в частности суданский актер Сайед Халифа, прямо заявили, что в их странах нет ни киностудий, ни киноиндустрии, а всего несколько портативных камер и энтузиастов, снявших несколько короткометражных лент, – поэтому утверждение, что в Ташкенте были представлены кинематографы двадцати двух стран, выглядит сомнительно[300]. Более того, «третий кинематограф», движение третьего мира за антиколониальное и социально-освободительное кино, как еще одна ключевая тенденция Ташкентского кинофестиваля после 1968 года, в 1958‑м еще не сформировался. И революция 1 января 1959 года на Кубе, сделавшая страну кинематографическим флагманом третьего мира, была еще впереди. В 1960‑е годы главным коммерческим киноиндустриям Азии и Африки – японской, индийской и египетской – предстояло достичь рекордной производительности (прежде чем в 1970‑е годы, уже по другим причинам, прийти в упадок) и международного признания. Поэтому через десять лет число постколониальных стран со своей киноиндустрией будет значительно больше.

Ил. 4.1. Вячеслав Петрович Елютин, министр высшего и среднего специального образования СССР, принимает выпускников ВГИКа – гостей IX Московского международного кинофестиваля в 1975 году. Слева направо, начиная с третьей фигуры слева: ректор ВГИКа Виталий Ждан, министр образования Вячеслав Елютин. Шестой слева – Хасан Ахмед Мохаммед (Палестина), далее Урсан Фатих (Сирия), Конрад Вольф (ГДР), Вали Латифи (Афганистан), Неделчо Илиев (Болгария), Себастьян Аларкон (Чили) и Гонсало Мартинес (Мексика). РИА Новости

Сочетание геополитических амбиций (охват всего незападного кино) и своеобразного формата фестиваля (откровенно политизированного и при этом чуждого конкуренции и стремления к «звездности») делает его уникальным событием в истории кинофестивалей времен холодной войны, требующим реконструкции. В этой главе я рассматриваю фестиваль как наиболее заметную площадку советского кинематографического интернационализма, связывавшую СССР с Африкой, Азией и Латинской Америкой.

Как и в случае с Ташкентским конгрессом Ассоциации писателей стран Азии и Африки, за Ташкентским кинофестивалем 1958 года последовали другие, прошедшие в разных африканских и азиатских городах: второй фестиваль кино стран Азии и Африки состоялся в марте 1960 года в Каире, третий (и последний) – в апреле 1964 года в Джакарте. Но в отличие от конгрессов Ассоциации фестивали не привели к появлению постоянных структур и более широких сетей (фестивали проводились в разных странах, причем каждый следующий мало чем напоминал предыдущий, на что указывает и разная система премий: «Большая ваза» в Ташкенте, «Золотой орел» в Каире, Бандунгская премия, Премия имени Патриса Лумумбы и другие награды в Джакарте). И в конечном счете они пали жертвой советско-китайского соперничества и организованного при содействии ЦРУ переворота, в результате которого было свергнуто правительство Индонезии, один из главных спонсоров этого мероприятия. Один из основных источников информации о последнем индонезийском фестивале в нашем распоряжении – скорбный отчет советской делегации, где описана длительная и в конечном счете проигранная борьба с китайскими коллегами, которые «полностью протащили свой план распределения премий» и получили приз жюри. И хотя Китаю в конечном счете не удалось сформировать постоянный комитет кинофестиваля без участия советских представителей, встревоженные авторы отчета сообщали, что президент Сукарно, организатор мероприятия, повторил некоторые из выдвинутых китайцами тезисов, в частности призыв к «объединению стран Азии и Африки по признаку цвета кожи», который, как понимала советская делегация, состоявшая из трех уроженцев Средней Азии и двух русских, был направлен против нее[301].