Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

явным удовольствием сводят казенные стихи с дворовым роком и эстрадными струнными. Существует такое клише: в 1960-х американские и английские продюсеры научились использовать студию как инструмент; так вот, в «Коммунизме» Егор Летов делал то же самое, только студия эта была обычной комнатой в обычной советской квартире с обычной советской литературой и обычной советской фонотекой. Вот на них-то и играли.

Через день, 1 февраля, в «ГрОб-студии» записывается первый и единственный альбом проекта «П.О.Г.О» – старый летовский соратник Евгений «Джон Дабл» Деев исполнял свои совсем домашние панк-песенки, Летов играл на всех инструментах и подпевал.

Через неделю, 8 февраля, в комнату возвращаются Манагер с Кузьмой, и за день создается второй альбом «Коммунизма»: в нем на разнообразную несообразную музыку положены тексты народного дагестанского поэта Сулеймана Стальского, писавшего наивные хвалебные стихи во славу большевистского государства и лично Сталина.

Через две недели пришло время Черного Лукича. За три дня – с 22 по 24 февраля – они изготовили три альбома: зафиксировали до смешного наивные сочинения его раннего проекта «Спинки мента» («Я доживу до стипендии, но / В мединституте сплошное говно»; «В жопе пальцем ковырялся, печень нездоровая / Злые вести вдруг прервали мысли участкового» и прочие хулиганские строчки), а также записали «Кончились патроны» с песнями, созданными уже после Новосибирского рок-фестиваля, в которых в полной мере раскрылся удивительный революционно-нежный стиль Кузьмина. Летов снова играл на всех инструментах и подпевал, местами даже слишком энергично, перекрывая авторский голос.

«Распорядок был такой: с утра просыпаемся, завтракаем достаточно рано утром и начинаем работать, – рассказывал Лукич. – Потом только ужинали, часов в десять-одиннадцать, когда соседи уже начинали колотиться». При этом там, где можно, продюсер экономил усилия. Сложнее всего было записывать барабаны – как раз из-за соседей – так что Летов сделал шесть болванок с несколькими наиболее ходовыми ритмами и играл под них. «Приезжаем записывать „Спинки мента“, а он говорит: „Что колошматить-то? Все равно я так же и буду стучать – давай просто под это“». В итоге на альбомах «ГО» и Лукича звучат одни и те же барабанные партии.

Десять альбомов за два месяца. А ведь нужно было все это еще свести, оформить и распространить, и этим тоже занимался главным образом Егор Летов. А ведь были еще самые разные планы. «Писались песни, придумывались разные названия для групп, – рассказывал Манагер. – „Ужас в коробочке с калом“, „Опиздотий колобок“, „Шумеры“ – очень это название нравилось». В этих фантазиях, безусловно, много игры, но не только: как вспоминает Анна Волкова (Владыкина), примерно в тот период Летов вполне всерьез намеревался собрать женскую панк-группу и даже отправлял к ней в Новосибирске приятеля, который отвез ее на репетиционную точку «Бомжа», чтобы она попробовала постучать на барабанах. «Идея была, что в группе должны быть девки сексапильные, манкие, а я была довольно симпатичной, но вообще левой, посторонней – я не понимала, куда меня тащат, – рассказывает Волкова. – Я тогда и не знала, что такое панк, я слушала Pink Floyd и Shocking Blue».

«В этом отдельная заслуга Летова, – подытоживал Судаков. – Он полагал, что нужно прямо записываться всем и не отодвигать это на задний план, на какой-то другой год. Вот надо прийти, сесть, наиграть, записать и выпустить. И ты как бы застолбил свое творчество, свое отношение, свое представление».

«Летов был абсолютным перфекционистом и радикалом, очень требовательным и к себе и к другим, – говорит Шерстобитова. – Он действительно заряжал всех окружающих своей энергией, мотивировал на творчество и так далее. Я не помню, чтобы он в те годы просто как-то расслаблялся и валял дурака. Он всегда был чем-то занят: читал книгу, слушал музыку, смотрел фильм, писал тексты или музыку, гулял по лесу или обсуждал что-то с другими. Словом, он всегда был нацелен на творчество, и это, видимо, других как-то вдохновляло». «Для меня самый большой кайф наблюдать творчество живьем – когда люди, которых ты знаешь, рядом с тобой что-то делают, прорываются, экспериментируют, – писал Летов Валерию Рожкову. – Это самый КРУТОЙ момент».

И все равно, среди этого многообразия веселых, злобных, концептуальных, наивных, инфантильных и трагичных песен записи «Гражданской обороны» неизбежно заслоняли остальное. Альбомы января 1988 года – «Все идет по плану», «Так закалялась сталь» и «Боевой стимул» – пожалуй, самые публицистические у Летова. Собственно, по нескольким свидетельствам, он в ту пору даже называл свой стиль «антисов». Эти песни из всего обороновского наследия теперь в наибольшей степени требуют подстрочника-комментария. «Нам не страшны Алма-Ата и события в Польше», – о чем это? (В Алма-Ате в декабре 1986 года толпы молодых людей вышли на улицы, протестуя против того, что руководить республикой назначили пришлого русского; в Польше массовые забастовки, организованные профсоюзом «Солидарность» в начале 1980-х, привели к репрессиям и объявлению военного положения). Что такое «светлое здание идей Чучхе»? (Имеется в виду официальная государственная доктрина Северной Кореи, которая совмещает радикальный коммунизм с идеями национального превосходства). Что, в конце концов, за общество «Память»? (Православно-монархическая организация, проповедовавшая национализм и антисемитизм, громко заявившая о себе в годы перестройки).

«[Мое] отношение к советской власти весьма хуевое, блядь, – пояснял Летов свою позицию тюменским товарищам. – Потому что все, что я делаю – это борьба с тоталитаризмом во всех его проявлениях. А наша власть представляет собой самое худшее проявление государственности, стало быть, тоталитаризма, стало быть, фашизма. А я очень ярый антифашист. И поэтому я считаю, что все, что в моих силах – сколько могу песнями этому режиму, так сказать, давать отпор».

«В те годы Летов, я думаю, был еще достаточно несамостоятельным, – рассуждает Максим Семеляк. – Ему нужно было нечто, от чего он бы мог оттолкнуться и ощутить собственную самость. Советский Союз был, конечно, для него идеальной мишенью. И огромное количество песен было написано именно на основе этого противостояния».

Вообще говоря, в конце 1980-х такого было совсем немало – чем больше позволял режим, тем активнее его критиковали в песнях самые разные люди, наживая на этом символический капитал. Среди них были как действительно харизматичные и талантливые авторы, вроде уже упомянутых Шевчука и Борзыкина, так и артисты, выезжавшие за счет конъюнктуры, вроде группы «Окно», которая в режиме ска-попса отмечала недочеты перестройки, или певца Игоря Талькова, тосковавшего по царской православной Руси и паковавшего в куплеты обращения к Борису Ельцину.

Летова отличало, во-первых, то, что он начал петь о политике там и тогда, где и когда это еще представляло вполне реальную опасность: в письмах Валерию Рожкову он упоминал, что в Омске ему пару раз пришлось уносить ноги от «защитников Афгана», которые пытались навалять неконвенционально выглядящему юноше, и вообще относился к угрозе со стороны «Памяти» и похожих организаций максимально серьезно. Во-вторых, даже в самых прямых и конкретно-исторических вещах Летов, так