Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

Клаксон» (братья Лищенко, правда, за это на Летова обиделись). В какой-то момент Егор, стоя за барабанной стойкой – он всегда считал нужным играть именно стоя, вдохновляясь авант-панк-группой Butthole Surfers, – торжественно заявил, что, вопреки инсинуациям новосибирского комсомола, «Оборона» «не имеет к фашистам никакого отношения».

– И себя причисляем к коммунистам, – добавил Манагер. – Но коммунистов мало! Очень мало коммунистов! Их всегда было мало! Мало было коммунистов!

– Анархия!!! – заорал Летов и зарядил одноименную композицию.

Впоследствии соучастники упоминали этот инцидент как свидетельство того, что еще в конце 1980-х выступали с просоветских позиций. Но если слушать запись концерта, этот тезис вызывает большие сомнения: Манагер произносит свои реплики фирменным запредельным тоном – это звучит как чистая концептуальная акция.

Задумку с «атоналом» поняли не все. «Половины слов зал так и не услышал, и та часть публики, которая не слышала их [„ГО“] кассетных альбомов, осталась по-прежнему в большом сомнении», – сообщалось в отчете журнала «Тусовка». Сергей Гурьев к тому времени с альбомами Летова уже ознакомился и оценил их высоко – регулярно врубал «Мышеловку» дома и дико под нее танцевал: «Она просто поднимала меня под потолок, подбрасывала, ничего из русского рока и близко так не действовало». Однако от концерта даже он остался в недоумении: «Рядом со мной стоял Мурзин и пытался переводить: мол, а сейчас он поет „Лед под ногами майора“. А я был обломан тем, что Летов за барабанами сидит, а фронтмен – Манагер. Какого хрена?! Надо Летова на авансцену».

На само́й авансцене все ощущалось совсем иначе. «Перед выездом я выбрил виски, и получился необычный гребень, надел вареную пятнистую куртку и так щеголял в поезде и в городе, – рассказывал Манагер. – И вот, распираемые азартом, аж искрясь, мы оказались на огромной сцене. В зале шум, а мы с ходу – во всю мощь. В какой-то момент будто наступил шок, никто подобного не видел. Я сразу вошел в раж и носился по сцене, как разъяренный бык. <…> Свет бил в лицо, народ не особенно было видно, и это помогло еще больше отстраниться от себя. Потом мы осознали, что это триумф. <…> До ночи душа пела». Летову выступление тоже запомнилось – настолько, что он говорил о нем в одном из последних в жизни интервью: «Мы принципиально решили: не репетировать! Я задавал ритм и орал, а в зале творилось что-то невообразимое: люди валялись, дрались, кровища летела. Вот это я понимаю, вот это концерт».

После к музыкантам подошел Черный Лукич и сказал, что если бы они повелели всему залу выйти на улицы, то зрители бы ринулись «громить, совершать или что-то делать». На волне эйфории музыканты «ГО» на следующий день объявили, что создают Всесибирский панк-клуб. Его почетными членами стали все понятные подозреваемые из Омска, Новосибирска и Тюмени, а сопредседателями значились участники концертного состава «ГО», Струков, Неумоев и вездесущий Ник Рок-н-ролл. «Председатели могли совершать любые действия от имени панк-клуба с таким условием, что всю славу за их выходки разделяли все председатели, а если приходилось за эти акции отвечать, то тоже всем вместе, – рассказывал Манагер. – Так мы с Егором нассали в самовар [басисту группы „Пищевые отходы“] Дэну Ершову».

Никакой реальной деятельности клуб не вел, но вдоволь пародировал бюрократизмы официальных рок-организаций. Они отправляли приглашения на концерты и фестивали в министерства печати и тяжелой промышленности, составляли разнообразные глумливые распоряжения: «Директива № 32. Аятолла Хомейни назначается почетным членом Омского панк-клуба за огромный вклад в дело Анархии на территории планеты Земля». Еще одним почетным членом был назначен чилийский диктатор Аугусто Пиночет. «Мы собирались писать письма, чтобы донести до этих людей наше к ним величайшее уважение, что они так трясли реальность и не позволяли людям загнивать, – пояснял Манагер. – Но, наверное, к нашему счастью, Пиночету письмо мы не отправили».

Кажется, именно тем летом рассредоточенная по нескольким городам веселая и отчаянная сибирская музыкальная коммуна переживала свои лучшие времена. И апофеозом стал Первый тюменский панк-фестиваль, организованный в июне 1988 года еще одной женщиной – Гузелью Салаватовой, будущей женой Мирослава Немирова, а тогда – президентом Тюменского рок-клуба.

Это был фестиваль-братание. Все происходило законно: мероприятие санкционировал райком комсомола, они же оплачивали музыкантам билеты. «Это поразительно, но в 1988 году в Тюмени, которая была очень провинциальной, реклама нашего фестиваля шла на радио, телевидении, в газетах, – рассказывала Гузель Немирова. – Мы пригласили студентов из училища искусств, художников, и они разрисовали заборы в центре города граффити и рекламой».

Выступали все – от «Обороны», «Инструкции» и «Бомжа» до молодых казанцев «Тина». Янка впервые играла в электричестве со своей только что созданной группой «Великие Октябри» и так переживала, что весь концерт провела, сидя на парапете для ударной установки. Вокалист «Путти» Александр Чиркин носился по сцене босиком в сатиновых трусах, к которым была прикреплена кобура от маузера. Состав «Кооператива ништяк» сформировался за несколько минут до выхода на сцену; Летов играл на барабанах. «ГО» тоже перетасовалась – лидер теперь взялся за бас, Манагер по-прежнему солировал у микрофона, на гитаре играл тюменщик Игорь Жевтун, а на барабанах – новосибирец Аркадий Климкин (оба останутся с группой надолго). Насколько удачным был их сет, неясно: «Тюменский комсомолец» сообщал, что «публика, не выдержав, повалила [из зала] задолго до конца, хотя солист очень реально изображал сумасшествие». «У нас же музыка была рассчитана на счастье. То есть бывает рок, который рассчитан на злобу, и после концерта ты выходишь готовый всех порвать. А у нас все было рассчитано на счастье, – поясняла Немирова. – Может быть, поэтому Егор Летов на фестивале не прозвучал».

Каждый вечер, отыграв свои сеты и отслушав чужие, музыканты и иногородние зрители рассаживались по автобусам и ехали в пустующий пионерский лагерь, куда их поселили люди из райкома комсомола: «Там был ужин, там были чистые кровати, постели, утром – завтрак готовили, причем какие-то молодые солдатики срочной службы». В общем, фестиваль прошел как-то очень весело и трогательно.

Все это потом назовут «сибирским панком». Егор Летов был в нем, очевидно, центральной фигурой – самой популярной, самой громкой и самой влиятельной. Причем влиятельной как для публики, так и для коллег. Сергей Фирсов неоднократно говорил, что, если бы не Летов, Янка, возможно, никогда бы не начала петь. Дмитрий Селиванов именно после знакомства и выступлений с Летовым создал свою главную группу «Промышленная архиктектура», которая играла холодный индустриальный постпанк (их лучшая песня – почти концептуальная вещь, весь текст которой исчерпывается фразой: «Я раздеваюсь очень быстро, потому что я служил в погранвойсках»). В то же время лидер выступавшей в Тюмени «Ассоциации пых» вскоре после фестиваля свой ансамбль распустил,