Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев

выходит он, Ник Рок-н-ролл, Янка, и выступают прямо здесь и сейчас. Но мудрый Николай Мейнерт, эстонский музыкальный журналист и член жюри, как более интегрированный в социум человек сказал: ребята, если мы их сейчас выпустим, на этом фестиваль и закончится».

Наталья Комарова вспоминала этот эпизод чуть иначе: «Подошел такой худенький мальчонка с длинным хаером и орал на меня как бешеный, чтобы я его выпустила на сцену. Мне как-то было не до того, и я мальчика отправила». Летов ей этого не забыл. Когда через год Комарова приглашала «Гражданскую оборону» на фестиваль «Сырок», он потребовал заплатить группе гонорар (по наиболее правдоподобному свидетельству – 300 рублей), и она – в первый и последний раз в истории фестиваля – заплатила.

Следом Летов и Янка отправились в Ленинград, где встретились с Юлией Шерстобитовой. «Мы остановились у одного человека по имени Гарик, в коммуналке, – вспоминала она. – Его комната напоминала колодец, мебелью служили пластмассовые ящики из-под бутылок и драное троллейбусное сиденье, а посреди комнаты стояло разбитое пианино». «Денег у нас не было, жрать нечего, я там ходил на рынки какие-то, воровал какую-то картошку – то есть, было очень нехорошо, – рассказывал сам Летов. – Я шел по улице, думал: „Ну вот, сейчас на саночках какой-нибудь трупик повезут мимо меня“, – ужас такой. Я не смеюсь над блокадниками, мне действительно было страшно, в этом какой-то очень тяжелый антураж был – очень тяжело под этим небом нависшим». Гулять, по словам Шерстобитовой, они особенно любили на кладбище Александро-Невской Лавры.

Янка очень хотела встретиться с Башлачевым, да и Летову было интересно – и после разговора с Шевчуком, и с учетом того, насколько увлечена была его спутница. «Она мне все уши прожужжала Башлачевым. Постоянно: „Башлачев – то, Башлачев – се. Ты – говно, а вот Башлачев… Вот ты со своей поэтикой…“ А я был вечно напичкан всевозможной поэзией: Диланом Томасом, тем, сем, русской поэзией начала века, особенно Введенским, Крученых, Маяковским ранним, Тютчевым и так далее. И я говорю: „Че он тебе так сдался, этот Башлачев? Чем он лучше, чем эти вот наши, скажем так, святыни?“ Нет: „Башлачев! Башлачев! Башлачев!..“»

«Они, конечно, от СашБаша все перлись, умирали, – подтверждал Сергей Фирсов, к которому Егор и Янка часто заходили, чтобы поболтать и послушать новую музыку. – Говорили: мол, хотим посмотреть». И им повезло: выяснилось, что Башлачев будет играть квартирный концерт на Петроградской стороне.

К тому времени Башлачев пребывал в подавленном состоянии. Он почти перестал писать стихи и песни, соскочил со съемок в двух фильмах, отказался печатать подборку своих текстов в журнале «РИО». «Ему было неинтересно разговаривать на нашем языке, а на своем ему было не с кем. Такая вот трагедия коммуникации», – вспоминал редактор «РИО» Андрей Бурлака, который тем летом взял у музыканта последнее в его жизни интервью. Из всех концертов Башлачева, где бывал Сергей Фирсов, этот оказался худшим: «СашБаш был никакой совсем, он спел минут двадцать, такой весь засыпающий, и все».

«Присутствующие пили водку в полутемной кухне под большим старинным абажуром, [висевшим] над столом, – рассказывала Юлия Шерстобитова. – Егор с Янкой и я сидели на полу, а девушки на кровати у стены. Башлачев пел в проходе из кухни. Одна девушка сказала: „Спойте еще“. Башлачев ответил: „А ты станцуешь?“» Летова эта реплика, да и все выступление привели в ярость: «Господи! Мне в течение всего времени внушали, что это вот такой Человек, такая Личность, ангел, Гений! – думал он про себя. – И тут такой неожиданный конфуз». Ему показалось, что Башлачев очень устал и «внутренне умер»: «Это был убитый, совершенно разломанный, полностью уничтоженный человек. Опустошенный совершенно. Я же тогда находился на пике энергии, то есть все еще верил, что можно что-то изменить, а он уже нет».

Возвращаясь после концерта и обсуждая свое разочарование, они зашли выпить чаю на вокзале, потратив на это последние 13 копеек. «Я такой злоебучий был, просто дикий, – рассказывал Летов. – Прихожу на вокзал, продолжаю разоряться, причем достаточно громко, стою, этот чай хлебаю, через какое-то время смотрю через плечо – а он, Башлачев, оказывается, рядом стоит, через соседний столик, тоже какой-то чай пьет и слушает, явно слушает, стоит очень так напряженно».

Это, конечно, совсем киношная история, и Сергей Фирсов яростно ее опровергает, утверждая, будто после концерта они все вместе поехали к нему домой. Но ровно об этом же случае почти так же рассказывала Юлия Шерстобитова. По ее словам, в какой-то момент Летов произнес такую фразу: «Башлачев мертв, а рок еще нет».

На Дягилеву концерт тоже произвел сильное и тяжелое впечатление, но она в основном молчала. Когда они вернулись домой, Летов сел на телефон (межгород был почему-то бесплатным) и стал звонить друзьям в Омск и Киев. «В этот момент [Янка] в течение нескольких часов умудрилась написать восемь песен, всех своих самых хитов, – утверждал Летов. – Она сидела и писала текста. Никакой гитары у нас там не было, но у нее в голове крутилась музыка, она знала аккорды. Я когда спросил: „А как ты их будешь петь?“ – она напела мелодии. То есть в этот момент все и возникло».

Биограф Янки Сергей Гурьев не может подтвердить этот рассказ, но не сомневается, что неудачный концерт Башлачева дал еще один мощный стимул для рождения собственных песен Дягилевой. Достоверно известно, что именно тогда она написала стихотворение «Засыпаем с чистыми лицами», снабдив его пометкой «Это я обиделась на Башлачева»:

Испаряется лед растаявший,

Чтобы завтра упасть на озеро

Им умыться б, да мало времени

Им напиться б, да пить не хочется.

* * *

Егор Летов напитался советским роком по горло. Пора было возвращаться домой – тем более, когда он однажды позвонил в Омск, ему рассказали, что дело против него прекращено. Но на пути была еще одна важная остановка – Тюмень, где его ждал новый соратник Роман Неумоев и его обширная панк-компания.

«Тогда была какая-то относительно единая тусовка, можно было приехать в незнакомый город, позвонить по телефону, тебя бы там накормили, спать бы уложили и потом еще денег дали, чтобы ты уехал куда-то, – объяснял Кирилл Рыбьяков, один из участников этой компании и лидер группы „Кооператив ништяк“. – Я сам в таких ситуациях был, такая система, государство в государстве. Ну вот, Летов приехал, и вместо того, чтобы болтаться по городу да квасить, было решено что-то записать».

Это «что-то» теперь известно как единственная запись проекта «Инструкция по обороне» – в сущности, первая манифестация сибирского панка именно как многоголосого движения, раскиданного по огромной зауральской территории. В