Цель поэзии. Статьи, рецензии, заметки, выступления - Алексей Давидович Алёхин

А может быть, им и правда в тягость рифмовать…

Поэзия – высшая свобода из доступных человеку, сравнимая разве с музыкой. Головокружительная. Ну а свободный стих как бы добавляет ей еще одно измерение. Евангельское Слово, скорее всего, прозвучало верлибром.

У нас на земле такой степенью свободы обладают только птицы.

Но чтобы быть птицей, надо уметь летать.

«Арион», 2015, № 3

Отчего рыбы разучились летать. Заметки редактора

За четверть века «Арион» напечатал стихи около тысячи авторов. Одних – по изрядной подборке чуть не каждый год, других – всего лишь раз единственным трехстишием, но и оно присутствует в поэзии по праву. Однако это не значит, что у нас есть тысяча поэтов.

Думаю, действующих поэтов «первого ряда» – не гениев, которые единичны во все времена, да и статус их еще предстоит заверить будущему, а просто пишущих из года в год первоклассные стихи, лучшие из которых ощутимо раздвигают границы поэтического слова, – не больше дюжины. Я назову имен пять, другой – шесть, третий – семь, частично имена совпадут. И получится та самая дюжина.

Еще два-три, ну три с половиной десятка просто хороших, настоящих, профессиональных поэтов. То есть талантливых и самобытных, изо дня в день работающих, отдающих поэзии, по Батюшкову, всего себя и неизменно печатающих всякий год по одной или по несколько примечательных журнальных подборок.

И эти полсотни – всё. Что совсем не мало.

Кто же остальные без малого тыща, а если добавить сюда публикации в других взыскательных «толстяках», то и как бы не полторы-две? Кто авторы всех этих напечатанных, а следовательно, по признанию экспертов, состоявшихся, художественно значимых (иными словами: добавляющих к образу поэзии хотя бы штрих), существующих стихов?

Это верхушка той самой «армии поэтов», на которую сетовал Мандельштам. И напрасно сетовал, хотя его раздражение ой как понятно. Особенно мне, редактору.

Ну да, это неистребимая, но и необходимая армия стихотворцев (хотя по облику, конечно, скорее не армия, а бродячая толпа) – от простодушных любителей до прямых графоманов и от искренних, но обделенных талантом тружеников поэтического цеха до старательных филологов, не разбирающих разницы между анатомированием литературы и написанием живой строки. И все они пишут и пишут, читают со сцены, выпускают самодельные книжечки и заполняют своими творениями безразмерную Сеть. Но время от времени, по счастливому стечению обстоятельств, вдруг, подобно тому, как рыба – обыкновенная, не летучая рыба – порой выпрыгивает из воды, выпрыгивают и они за пределы своих обычных возможностей, расхожих тем и языка – и создают нечто. И эти удачи, как драгоценные находки, поэтические редакторы бережно извлекают из стихотворного потока и по праву предъявляют читающей публике.

Не надо к этой пишущей братии относиться пренебрежительно, как бы назойлива она временами ни была. Без нее не могла бы существовать поэзия. Это ее гумус – отнюдь не синонимичный с презрительным «навоз», а в значении «плодородный слой», лишь на котором могут вырасти и цветы, и усыпанные розами кусты, и вековые деревья. И порождаемые ею время от времени, но в массе – постоянно! – маленькие шедевры непременно должны быть напечатаны: они не просто хороши, в них обнаруживаются подлинные, пусть и не фундаментальные, открытия, которые тоже принадлежат большой поэзии, поэзии как таковой.

Кстати, без этих стихотворцев второго ряда (не в некрасовском, а в обычном смысле слова), и даже третьего, но упорно дерзающих к «стихии чуждой, запредельной», не могли бы существовать и поэтические разделы серьезных толстых журналов – по упомянутым выше чисто арифметическим причинам.

И тут-то намозоленному редакторскому глазу видна обозначившаяся в последние полтора десятка лет, начиная примерно с двухтысячных, проблема.

Ни первая дюжина «высшей лиги», ни следующие за ними три-четыре десятка настоящих поэтов не претерпели за эти годы количественных перемен. Одни, чаще просто за ходом лет, выбыли, другие, набрав силы и высоты полета, заняли их место. Даже возрастной состав этих групп, собственно «Парнаса», остается примерно тот же – в диапазоне от условно сорокалетних до шестидесяти с чем-то-летних, с разовыми заходами ниже и выше этих рубежей: возраст зрелых по нынешним меркам художников.

А вот «подлесок», подпирающий снизу поэтические вершины, приметно поредел. Неожиданных находок в неоскудевающем редакционном потоке рукописей стало ощутимо меньше. И редакционный портфель уже не лопается от жаждущих печатного станка подборок. Поверьте редактору.

Внешне это выглядит, как если дать хорошенько отстояться стакану с простоквашей: все съедобное соберется в неширокий верхний слой, а бо́льшую часть прозрачной посудины заполняет безвкусная мутноватая жидкость.

Или, возвращаясь к нашему образу, как будто рыба вдруг напрочь разучилась летать – плавает себе и плавает, не высовывая головы, в привычной прудовой водице. Притом что самих этих пескарей и ротанов, обитающих на всякого рода стихах.ру, становится не то что меньше, но больше в пугающие разы.

Причин, объясняющих это явление, наверное, несколько. По крайней мере, две главные мне очевидны.

Первая сопряжена с упадком толстожурнальной культуры и связанным с ним (причем даже не скажу, что́ тут первично) разрушением иерархии художественных ценностей. Искусство по природе своей не переносит демократии, пределом которой всякий раз оказывается масскульт. И как раз высоколобые самоуверенные «толстяки» от веку призваны были вести сепарацию: отделять сливки от обрата.

В этом смысле – в идеале, конечно, но так и на деле бывало на протяжении отечественной словесности, – как раз литературные журналы служили инструментом формирования и сбережения «незыблемой ска́лы» словесного искусства. В них печаталось все то, что в состоянии претендовать на профессиональный литературный уровень. Ну да, с погрешностями – всем известно, что Пушкин не в полной мере оценил дар Тютчева. Но все ж напечатал в своем «Современнике» 24 его стихотворения, «присланные из Германии», а полутора десятилетиями позже в том же «Современнике», но уже некрасовском, появилась знаменитая статья, определившая подлинное место поэта.

(Я сразу оставляю за бортом справедливые возражения относительно советских литжурналов, куда множество ярких авторов и текстов не попадало по идеологическим, в том числе и «художественно-идеологическим», причинам – например, из-за того что имели неосторожность писать свободным стихом, что мне не понаслышке знакомо. Но, с другой стороны, именно на их страницах стартовали и все те существенные поэты, чей талант все же протискивался меж соцреалистическими Сциллой и Харибдой. Достаточно припомнить лучший в поэтическом отношении журнал «Юность» конца 50-х – начала 60-х годов.)

Дело, однако, не только в том, что журналы, пусть и с огрехами, держали планку. Само их существование давало пишущему – особенно молодому пишущему – ориентир. Заставляло стремиться к публикации как