Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.) - Фредерик Барбье

двухтомная Библия на пергамене, «отлитая в форме» и переданная на хранение в Диксмёйде. Его коллега, каноник Рауль Мортье, скончавшийся в 1480 году, владел великолепной библиотекой, в которой находилась некая «двухтомная Библия, отпечатанная в Майнце», оцененная в 12 ливров. Кроме того, в описи этого книжного собрания можно отметить издание «Albertus Magnis De misterio», «выполненное литыми буквами», оцененное в 15 су[337]. Мы также знаем, что библиотека бенедиктинцев из монастыря Сен-Бертена очень рано обзаводится экземпляром 42-строчной Библии. В Туре брат Аман де Бреш в XV веке владеет майнцским изданием «Объяснения Псалтири» Торквемады 1478 года. Наконец, живущий возле Орлеана превот Буаскоммёна в самом начале XVI века владеет экземпляром «Нюрнбергской хроники» и превосходным экземпляром «Апокалипсиса» Дюрера 1498 года…[338]

Изобретение графосферы

Прорыв нового медиа, произошедший в течение всего нескольких десятилетий, можно понять только как апогей целого комплекса более ранних изменений, но он также оказывается у истоков переворотов столь глубоких, что к ним вполне обоснованно можно применить термин «революция». С приходом Гутенберга новая эпоха открывается перед всем западным обществом, и цитаты, которые мы приводили, показывают, что его современники быстро поняли этот феномен: мы входим в эпоху, которую Режис Дебре называл временем «графосферы», в котором модель письменности, печати и медиатизированных образов оказывается в самом центре функционирования глобального общества.

Первый порядок изменений связан с экономикой: речь идет не только о типографиях, но и об изготовлении «железа» (типографского оборудования) и расходных материалов (краска, бумага), равно как и о книгораспространении. Оригинальность Запада заключается прежде всего в связке капитализма и технического развития. В отличие от китайской ситуации, запуск печатного дела не становится в Европе ни делом государства, ни даже делом церкви, тогда как аспект «товарности» постепенно усиливается и в случае «софта»: с развитием книгопечатания сами тексты и информация становятся «товаром», которым также можно торговать. Сферы деятельности и финансовые потоки накладываются друг на друга в первой географии распространения книгопечатания, идет ли речь о производстве (города книгопечатания), распространении (книжные ярмарки и сети книготорговцев) или о сетях финансирования. Таким образом экономика книгопечатания с самого начала вписывается в сверхнациональный контекст, по отношению к которому развертываются принципы конкуренции, специализации и делокализации – вспомним, что уже лионские хозяева, столкнувшись с забастовочными движениями подмастерьев, грозились вывести производство из города, перенести его в Вену (Дофине) или даже в Женеву.

Первая книга, напечатанная за пределами Германии, речь Цицерона De Oratore, выпущена Свейнхеймом и Паннарцем в Субиако в 1465 году. Оттиск произведен римским шрифтом, и верстка отражает гуманистическую доктрину «только текст» без каких-либо добавок или комментариев. Речь идет об учебном пособии, как показывают широкие поля, предназначенные для рукописных помет читателя (Национальная библиотека имени Сеченьи, Будапешт).

Кроме того, возникают очень важные последствия для экономики интеллектуального потребления и производства. Переход к книгопечатанию сопровождается соответствующим понижением средней цены на книгу, а значит, расширением традиционной публики покупателей-читателей. Увеличение числа наименований и количества экземпляров в совершенно невообразимых до тех пор пропорциях стоит у истоков не только изменения практик чтения, но и того, что это изменение становится всеобщим: средневековое чтение по большей части было чтением интенсивным, то есть чтением и перечитыванием in extenso, на манер обдумывания (ruminatio), ограниченного числа произведений, которые нередко заучивались на память. Эта практика не исчезает, она встречается на протяжении всего периода модерна и даже позднее, но ее сфера сокращается по сравнению с более современной сферой экстенсивного чтения: чтение все новых и новых текстов, просматривание отдельных пассажей или отрывков, которому вскоре с радостью будет предаваться Монтень в своей «библиотеке». Речь уже не идет о власти, в соответствии с моделью Средневековья, но об интериоризированной беседе с сообществом великих умов. Хотя подсчеты и оценки произвести невозможно, очевидно, что быстрое чтение про себя отвоевывает место у чтения вслух или шепотом и расшифровки букв одной за другой, которая характеризовала средневековое lectio. С чтением про себя происходит также развитие абстрактного мышления в силу того, что постепенно утверждается отчетливое господство зрения над слухом или обонянием. Подобный переход осуществляется от слуховой и мускульной памяти к зрительной и открывает, таким образом, возможность экстернализации референции.

Экономика медиа в свою очередь оказывает влияние на экономику текстов. С XV века через взаимодействие рынка и конкуренции утверждаются финансовые принципы. Вложения, осуществленные печатниками или их инвесторами, должны приносить доход, в то же самое время не следует слишком сильно полагаться на кредит. Гутенберг первым начинает заниматься производством новых «вещей», индульгенций и т. д., которые могли бы принести ему необходимую «поддержку» и найти более легкий и широкий сбыт. Точно так же Фуст и Шеффер следили за тем, чтобы периодически активизировать конъюнктуру, так что стали даже казаться изобретателями того, что впоследствии будет называться «издательской политикой». Роль денег становится более заметной, когда дают о себе знать пределы некоторых рынков и когда на растущую инерцию пытаются ответить развитием процесса инновации: переориентировать производство, заказывать тексты (например, переводы), печатать также небольшие вещи, которые не будут надолго занимать станки и не потребуют больших вложений, но при этом будут гарантированно хорошо продаваться. Мы не так далеки от выбора Рабле (1494–1555), который пишет «Пантагрюэля» в 1532 году, однако публикует его не под своим именем. Перефразируя Маклюэна, мы могли бы постулировать в качестве аксиомы, что в экономике медиа механизация процесса производства – это еще и «коммерциализация» интеллектуального содержания.

Экономические условия не только требуют создания определенных текстов, но по мере массовой медиатизации печати также образуется сообщество авторов и их посредников как инстанция одобрения и признания в различных секторах интеллектуального производства. Доктору Рабле, конечно, не пристало признаваться в авторстве текста, который был довольно-таки далек от университетских канонов и от области медицины. И наоборот, игра обращений, посвящений, предисловий и других текстов, вводимая в начале все большего числа изданий, образует сеть признания, в которой каждый будет стремиться занять свое место. Наконец, на более высоком уровне встает вопрос о том, чтобы узнать, в какой мере экономика медиа влияет не только на восприятие отдельного текста как отвечающего канонам определенной категории текстов (например, научным канонам), но и на само определение канонов (иначе говоря, в нашем примере, на то, что является научным).

«Эстетика» Боэция, напечатанная в Лионе Жаном де Вэнглем для Этьена Гайнара в 1499 году – полная противоположность предшествующему примеру: обратите внимание на готический шрифт и, в особенности, на сочетание на одной странице самого текста Боэция (набранного более крупным кеглем) и комментария блаженного Августина и Жоса Бада в форме глосс на полях. В этом томе рубрикация проведена от руки (Муниципальная библиотека Валансьена).

Дело в том, что отношение к знанию также смещается под действием прорыва медиа. Традиционное представление состояло в том, что текст внушен автору высшей волей, но с переходом в графосферу в таком видении предмета появляется брешь, и фигура Бога постепенно выводится за пределы процессов письма и чтения. Одним из первых мыслителей, который сумел оценить размах этого явления и извлечь из него последствия, был Лютер, систематизировавший принцип отсылки к «Одному Писанию» (Scriptura sola) и то, что другие практики общения со священным теряют свою значимость. Отпечатанные книги и растущая масса информации, которую они содержат, позволяют узнать все то, что есть в мире, как пишет Икельзамер в своей Teutsche grammatica[339]; они – место опыта, и даже индивидуального опыта, и постепенно образуют все более богатый комплекс экспертных систем. Вскоре самой этой массе потребуется подготовка инструментов, пригодных для обработки растущей документации, в виде библиографий и каталогов. Печатная книга содержит в себе обещание универсального каталога и универсального знания, тогда как деятели графосферы по определению утверждаются как деятели интеллектуального поля.

Часть III

Первая революция медиа

Подобно апостолам Христовым, которые некогда бродили по свету, возвещая благую весть, в наши времена ученики святого искусства распространяются по всем странам, и книги их суть глашатаи Евангелия и проповедники истины и науки.

Вимфелинг

Глава 7. Книгопечатание завоевывает мир

Hoc est, quod semper gloriosa et coelo digna anima Nicolai Cusensis cardinalis Sti Petri ad Vincula peroptabat, ut haec sancta ars quae oriri tunc videbatur in Germania