После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

Я даже встретился с земляком, капитаном Карлом Крибелем, захваченным в плен под Кенигсбергом. Мальчишками мы выросли на одной улице, и вот теперь встретились подобным образом здесь: далеко от родной земли, в тысячах километров от наших близких. Несмотря ни на что, этот мир тесен. Год назад я встретил здесь обер-фельдфебеля Карла Мейера, с которым также знаком с детства. Он принес мне вести о моей жене, которую видел во время своего последнего отпуска дома. В данный момент Карл трудился в колхозе под Казанью.

Гереус снова сделал здесь «карьеру»! Теперь он сторож при кухне. Судя по довольному лицу, он явно не внакладе.

Как и в прошлом году, начались сельскохозяйственные работы. Единственное различие было в том, что теперь они проводились с еще большим размахом. И это неудивительно, поскольку в этом году организаторами стали испытанные члены Союза немецких офицеров, которые теперь выступили в роли фермеров и предоставили русским значительную помощь. Количество лопат увеличилось примерно на сотню штук. При этом никто не забывал о хорошо зарекомендовавшем себя старом добром способе привлечения нас в качестве тягловой силы для плугов и борон. Должно быть, это делалось, чтобы унизить нас[17]. На этот раз к работам привлекли даже самых слабых, тех, что входили в так называемую «третью рабочую группу». Таких работников запрягали в плуг бригадами по 25 человек, которые называли «инвалидными командами». И теперь было довольно типичной картиной, когда пожилой полковник трудился в паре с молодым лейтенантом, который от недоедания тоже выглядел стариком; оба либо впрягались в плуг с петлей вокруг плеч, либо толкали дышло на веревке перед собой.

Вот уже долгое время отвечавший за восстановление сил пленных доктор Шустер во многих случаях действовал в интересах не своих же товарищей пленных, а, скорее, русских, которые в противном случае могли бы избавиться от него на данном посту.

Нарушение порядка, такое как воровство продуктов или неправильный сев картофеля, каралось арестом.

А как обстояли дела у японцев? Они тоже выходили на работы в поля небольшими колоннами, и их рабочие места находились в некотором отдалении от нас, но все равно в пределах видимости. Они выполняли свои работы без всякого принуждения, добровольно. Они не нуждались в том, чтобы их подстегивал кто-то из своих. Как-то кто-то из русских промахнулся, попытавшись ударить караульного-японца, и тогда японский полковник отдал приказ сделать это своим людям, не обращая внимания на угрозы и ругань пострадавшей стороны. И все это происходило на глазах у внимательно наблюдавших за инцидентом недоумевавших немцев.

Как же тяжелый поход может менять людей. В бараках лагеря «Кама», где даже коридоры использовались в качестве жилья и кровати стояли в три яруса, царила гнетущая атмосфера. И причиной этого являлась деморализующая деятельность активистов.

Дружба здесь ценилась вдвойне, несмотря на голод и словесные оскорбления, что сыпались на нас постоянно. Многие не смогли устоять перед соблазном воровства, из-за недостатка никотина или при виде лежащих перед ними кусков хлеба. Здесь каждый знал, что ни у кого нет никаких богатств, за исключением некоторых «специалистов» из Союза немецких офицеров, которые накапливали продукты и другое имущество за счет всего коллектива.

В Зеленодольском лагере

Вот уже два дня я ждал транспорта, который отправится в направлении на Казань. Точного пункта назначения никто из нас не знал. Нашим командиром на время транспортировки назначен капитан кавалерии Эйхорн, который уже несколько лет как стал антифашистом. Такие подхалимы всегда умеют устраиваться. Русским конечно же доставляло удовольствие сотрудничество с таким вот «господином». Здесь же и лейтенант Вильд, военнопленный со стажем, заслуживший у военнопленных-сталинградцев прозвище «мародер Вильд». Будучи ветераном Национального комитета и активистом, он, естественно, стал бригадиром. На самом деле теперь никто не может пользоваться названиями «Национальный комитет» или «Союз немецких офицеров», поскольку через несколько месяцев после капитуляции обе организации были распущены. В каждом лагере теперь имеется свой антифашистский комитет, которым руководит старший активист, так называемый пропагандист. Разумеется, первыми претендентами на этот пост стали представители самого радикального левого крыла военнопленных.

Через два дня плавания вниз по Каме и немного вверх по Волге на пароходе мы прибыли в Казань. На пристани в Елабуге я в последний раз видел гвардии подполковника. И все же я тогда постарался, чтобы он не заметил меня. Из Казани нам предстоял путь длиной в 30 километров до Зеленодольска, расположенного на пересечении Волги и Транссибирской железнодорожной магистрали. Нас разместили в только что возведенном на территории деревообрабатывающего завода лагере. До нас здесь сидели русские преступники, но мы, с учетом всего нашего предыдущего опыта, не нашли в этом ничего особенного.

С самого начала перед нами выступил министр внутренних дел Татарской АССР, который ясно и четко заявил нам, что мы обязаны работать. Случаев отказа от работы быть не должно, а если такое случится, то от этого нам будет только хуже. Но у меня на этот счет было свое собственное мнение. Причиной этому был Эйхорн.

Как мне сказали, будучи командиром штрафной роты, он назначил на самую грязную работу старого ветерана и кавалера Рыцарского креста подполковника Хильсхаймера.

Я попытался объяснить, что все, что мы заработаем в лагере, включая и «дополнительные заработки», все равно должно поступать в общий котел, но Эйхорн не согласился со мной и решил открыто обрушиться на меня, хвастая «многими годами сотрудничества с русской администрацией». Он заявил буквально:

– Пока кто-то колотил в двери, я уже отрабатывал репарации.

Тем самым он провокационно намекал на мои проблемы в монастырском лагере в начале мая 1945 года, но я хранил спокойствие и не дал втянуть себя в спор.

Меня включили в состав бригады из 12 человек, которую называли «пилой Хельмердинга» или «поющей пилой». Наш труд был нелегким, так как мы должны были обеспечивать непрерывный рабочий процесс, и производительность труда в значительной степени зависела от того, как мы делали свое дело. Мы доставляли древесину от конвейерной ленты к пиле, а потом распиливали дерево согласно уже нанесенным на него отметкам. Затем распиленную древесину отправляли на следующий конвейер, с которого она поступала на дальнейшую обработку. Вплоть до этого участка мне не приходилось пересекаться по работе ни с одним русским гражданским лицом.

Вся территория предприятия охранялась. Как и в лагере, по углам были установлены караульные вышки с часовыми с них. Таким образом, без разрешения вынести что бы то