После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

Нам часто приходится выслушивать пропагандистские речи или читать статьи в газетах для военнопленных, где в самых высоких тонах превозносятся успехи русских. Однако голая правда предстает перед нами здесь, когда наши тела страдают от голода и холода и все напоминает о временах темного Средневековья. Топорами и ломами мы откалываем лед. Затем к стволу дерева, иногда очень толстому, привязывается железная цепь. А потом группа из 15 или 20 человек, а иногда и всего из десяти, все вместе тянут каждое дерево на берег. А здесь уже ждет другая группа, чтобы покатить длинный толстый ствол на площадку, где осуществляется погрузка этих стволов.

Более изнуряющую работу трудно себе представить. Даже меховые тулупы не всегда спасают от ветра, что дует вдоль Волги. Я живо вспоминал поездку из лагеря на Каме в Кызылтау. За эту работу мы практически ничего не получаем. Калькуляция оплаты за выполненные работы, сделанная, согласно государственным расценкам, варьирует от трех до четырех процентов. Но что сделало работу еще более сложной – это то, что хлебный паек для военнопленных был сокращен с 600 до 400 граммов. Причина – неурожай на Украине[19]. Для того чтобы заставить военнопленных напрячь силы, комендант лагеря собирался выдавать для тех, кто перевыполняет норму, дополнительно по 200 граммов хлеба. И это за счет того, что будет отобрано у остальных.

К нам в лагерь на несколько дней прибыл «герр» Керханн, который в мае 1945 г. вместе с «герром» полковником Эшем отправил меня отбывать заключение в лагере. Занимавший некогда пост политрука и командира роты в Союзе немецких офицеров, он был уволен со своего поста. Теперь он попал в третью группу работоспособности и старался «поменьше вредить». Интересно, будучи сыном крупного землевладельца, он действительно выступает за земельную реформу?

Сегодня день снова выдался очень холодным. Мы смотрели на термометр в холле – 33 градуса ниже нуля! Прекрасно, значит, сегодня нам не придется работать: работы отменяются при температуре ниже 30 градусов мороза. А на Волге при постоянном ветре, должно быть, еще холоднее! Но что говорят начальники? Нам придется выйти на работу? Этого не может быть! Но это оказалось именно так! Получив указания от русских, Эйхорн лично вывел нас на работы. Его объяснения прозвучали так:

– Русские говорят, что работы отменяются не при 30, а при 33 градусах мороза. А лагерный термометр показывает 32 градуса ниже нуля.

Мы обрушились на него с упреками: все знают, что там, на Волге, будет еще холоднее и что нам придется трудиться при смертельном морозе. Но и Эйхорн, и русские остались глухими к нашим доводам, и мы, костеря все подряд, отправились на берег Волги. Как только мы оказались за пределами лагеря, холод набросился на нас, подобно голодному волку. А у воды стало еще хуже. Несмотря на то что каждый старался защитить чем-то нос, надеть подобие маски на лицо, как мы всегда делали во время работ вне лагеря, у некоторых щеки побелели еще по дороге к реке. Мы старались следить друг за другом, чтобы не допустить обморожений. У меня сразу побелела левая щека. Кровообращение удалось восстановить после того, как я несколько раз энергично растер ее рукой. Теперь пришла очередь носа. Я не мог защитить его, надев накладку, так как из носа постоянно текло, и, как только нос оказывался на открытом воздухе, он сразу же замерзал.

В сарае для инструментов мы разбираем рабочее оборудование. Холодное железо обжигал руки через рукавицы, и вскоре они сами стали как в ледышки. Никто не в состоянии работать. Конвоиры и контролеры с фабрики начали проявлять недовольство и срывать на нас злость. Мы целенаправленно старались отыскивать места, где было хоть какое-то укрытие от ветра. Ноги тоже стали ледяными. После того как мы потоптались взад-вперед в течение примерно одного часа, появился комендант лагеря. Всем было понятно, что сегодня от нас нет никакого толку, поэтому нам разрешили вернуться. Все сразу сорвались с места. Вдруг под весом множества пленных недавно замерзший лед треснул, и несколько человек оказались в воде. Одним из тех, кому не повезло, стал мой напарник фон дер Хайден. Чтобы не поймать воспаление легких, мы побежали обратно в лагерь. Прежде чем мы снова там оказались, пришлось еще пережить мучительные полчаса. Все очень злились на Эйхорна. Он ясно дал понять, что полностью поддерживает русских, ведь должность старшего по лагерю позволяет обеспечить себе хорошее питание и избежать любого физического труда.

Рождество 1946 года и его последствия

Приближалось Рождество 1946 года. Как мы всегда это делали прежде, несмотря на постоянное чувство голода, мы начали экономить, чтобы сохранить что-нибудь из съестного для сочельника.

Сегодня в нашей лагерной жизни произошли изменения. Эйхорна отправили в Казань, а на его место назначили капитана Грёпплера, с которым я знаком по лагерю в Елабуге. Грёпплер тоже давно состоит в Союзе немецких офицеров, но в нем есть и много положительного. Он привлек мое внимание, когда я увидел его стоявшим рядом с лагерной кухней в Елабуге в ожидании второй порции. Это был высокий парень с могучей грудной клеткой, поэтому его постоянное присутствие рядом с кухонными котлами было вполне объяснимо. Соответственно, я ожидал от этого человека большего понимания, чем это было с Эйхорном. Его заместитель Штратман, который тоже имел связи с НКВД, прежде служил в звании капитана фельджандармерии в 24-й танковой дивизии. Штратман был очень опасным типом, так как превратился в явного лизоблюда у русских. Наверное, как бывший полицейский, он явно должен был бояться осложнений в своей дальнейшей судьбе.

Получая удовольствие от любимой работы, мы вчетвером смастерили небольшой сундучок в честь самого любимого в Германии праздника. Несмотря на то что в нашем помещении содержалось более сотни человек, работа настолько поглотила нас, что мы чувствовали себя полностью изолированными от внешнего мира. Другие военнопленные так же, как и мы, разбившись на небольшие группки, занимались изготовлением собственных праздничных мелочей. Самым большим удовольствием в этом году для нас стала появившаяся возможность покупать восковые свечи по 5 рублей за штуку. Под свечами мы ставили фотографии близких, создавая тем самым домашнюю атмосферу. Тихо звучали старые любимые песни. Наши сердца были переполнены тоской по дому, всех охватило страстное желание поскорее туда вернуться. Каждый старался не замечать слез на глазах друзей. К нашей компании, где уже были Хорстер, Шулер и фон дер Хайден, присоединились Геришер и мой однофамилец Герд Холль. Геришер рассказывает о своем родном Эрцгебирге и