После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

удручающие новости приходили из советской зоны оккупации – полная противоположность тому, о чем трубят в газетах и по радио. Мне пока так ничего и не пришло. Я все больше впадал в уныние. Я отправил домой уже третью карточку, на этот раз родителям моего погибшего друга Рольфа Вернера.

С большой помпой объявили о том, что нам покажут русский кинофильм. Мы все отправились на площадь в лагере, чтобы посмотреть его. Это был фильм о солдатах, в котором все немцы смотрятся нелепыми и смешными. Какая безвкусица! Я был вне себя от злости, когда отправился к своему спальному месту. Если им больше нечего нам показать, тогда я не буду больше вообще смотреть кино. Сбивало с толку то, что не все сразу же отправились спать. Многие боялись так поступить и думали, что им потом будет стыдно за это.

Слава богу! Сегодняшняя доставка почты была для меня счастливой. Пришел ответ на обе мои карточки, отправленные 15 января и 23 марта 1946 года, и вот 21 августа 1946 года наш главный антифашист и активист Гилберт вручил мне их. Меня переполнила радость. Все мои родные живы. Разве имело значение, что дом моих родителей разбомбили, что все мое имущество в нем погибло? Ничего страшного. Снова и снова я вчитывался в слова моей малышки жены: «Любимый! Благодарение Богу, ты жив! Мы тоже живы и все здоровы. Твои родители теперь живут здесь с нами. Милый, я всегда буду с тобой! Шлю тебе самый долгий и страстный поцелуй! Твоя Ильзе». Карточка шла сюда с мая, то есть потребовалось полных четыре месяца, чтобы доставить ее.

В колхозе

6 сентября 1946 года. Вот уже несколько дней, как почти 150 военнопленных собирают урожай картофеля на ферме основного лагеря. Нам пришлось отшагать до нее 18 километров. К моему удивлению, старшим по лагерю здесь капитан Хинденланг, вместе с которым мы сидели в изоляторе, когда закрыли 6-й блок. Переводчиком при нем состоит мой земляк Ганс Мор. Работа, выполнения которой требуют от нас русские, требует напряжения всех сил, и жилье здесь ужасное: временами рваные палатки совсем не защищают от дождя. Но все эти неудобства мы компенсируем себе картошкой. Русские не разрешают так поступать, но Хинденлангом разработаны способы скрыть нашу деятельность, а трофеи делятся на всех поровну. Здесь я встретился с некоторыми людьми, которых не видел уже очень долго, в том числе с двумя своими товарищами по 6-му блоку – фон Фольксеном и Оберхофером. Обоим повезло: их как инвалидов отправляют на родину. Вчера я попрощался с обоими. Надеюсь, они доберутся нормально.

Погода для сбора урожая очень скверная. Вот уже несколько дней дождь льет без перерыва. Тем не менее нам приходится день за днем выбирать картофель из глинозема. Одежда не просыхает. Мы здесь уже 14 дней, и придется провести здесь еще восемь.

Вечер. В дурном настроении мы легли в нашей рваной палатке и ждали, пока повар приготовит картофельный суп. Вдруг появился Хойзер, бригадир и активист. Он приказал приготовиться к движению. Мы спросили, что случилось. Последовал ответ:

– Инспектор печного завода требует всех для личного осмотра. Мы должны выдвигаться немедленно!

Он начал называть имена тех, на кого пал выбор. Мне все равно. Скоро 10 часов вечера. Снаружи совсем темно, льет как из ведра. Хорошо бы отправиться днем, но нас никто не спрашивает. Жалобы и ругань стихли сами собой, как только мы получили свой картофельный суп. Этот обратный переход в лагерь при заводе будет чудесным!

В колонну по одному, слева и справа от дороги, там, где меньше грязи и воды, мы прокладываем себе путь в ночи. И длина шагов зависит от размера луж. Поскольку моя «модная» обувь из брезента и дерева промокла насквозь, как это часто случается, я снял ее и иду дальше босым. Потом вдруг я наступил в глубокую лужу и с размаху упал на землю. С этим падением я потерял остатки самообладания. Теперь я просто упрямо бреду вперед, только вперед! Я потерял одну туфлю, но жаловаться бесполезно. Остается только стиснуть зубы и продолжать идти вперед. Ничего страшного. Разозлившись, ты вредишь только самому себе и напрасно портишь нервы.

Примерно в километре от лагеря, когда мы спускались там, где дорога довольно круто шла вниз, я по неосторожности ударился о крупный камень. Моя босая нога была очень недовольна этим и стала сильно болеть. Сильно хромая, я добрел до лагеря и вскоре смог лечь и заснуть.

Иногда, чаще всего по четвергам, нам выпадали выходные. В такие дни я искал компании старых доверенных друзей, с которыми вместе мы разделили худшие дни плена. За стаканчиком кофе, который с недавних пор мы имели возможность приобретать за свои скудные рубли, мы проводили время в разговорах или в думах о близких, обменивались последними новостями, полученными почтой из дома. Иногда почта давала нам новые идеи. В другие дни мы предпочитали не собираться вместе, так как «господа» из Национального комитета смотрели на нас подозрительно, если наши встречи становились слишком частыми.

Этот лагерь отличается тем, что здесь часты случаи краж у своих же товарищей. Мне грустно и печально даже думать о том, что эти люди были когда-то офицерами. Когда кто-то из товарищей получил два месяца заключения за то, что украл 68 рублей, я решил возглавить борьбу с преступлениями. В некоторых случаях мне повезло, и воры были изгнаны из нашего сообщества. Однако полностью прекратить воровство у товарищей не удалось.

1946 год медленно подходит к концу. Русские говорят, что маршал Жуков бежал к американцам[18]. С ним было еще восемь генералов. Правда ли это, мы не можем проверить. В любом случае изо всех помещений на территории завода и из других общественных мест исчезли портреты Жукова.

На волжском льду

С началом ледового сезона для нас снова началось самое худшее время года. Борьба с холодом является для военнопленного самой страшной и изнурительной. Даже относительно теплые комнаты наших жилых бараков не могли полностью компенсировать 8—10 часов пребывания на открытом воздухе. Но это все же это лучше, чем ничего. К сожалению, наше питание в холодный сезон совершенно недостаточное и становилось еще хуже, хотя и с самого начала оно не было настолько уж хорошим. Волга давно уже замерзла. Два больших деревянных плота, которые использовались для переправы на территорию лагеря при заводе, вмерзли в лед, и теперь нам предстояло освободить их, вытащить на берег