После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

тамошних обычаях. Преддверие праздника прошло в приятных воспоминаниях о доме. Около 11 часов к нам подошел переводчик нашей бригады фон Бисмарк, потомок брата «железного канцлера», примеру которого с его Союзом немецких офицеров последовал и его родственник фон Айнзидель. Он объявил, что я должен выйти в ночную смену. Я посмотрел на него и спокойным, ясным тоном отказался. Никогда в жизни я не работал в канун Рождества, и здесь, в неволе, я тоже решительно не собираюсь делать этого! Кроме того, я знал о распоряжении из Москвы о том, что в сочельник мы не должны работать, за исключением самых крайних случаев. Следуя моему примеру, еще семеро отказались от работ, и только самые податливые послушно повиновались.

Первый день праздника прошел мирно.

Мой бригадир Хойзер, политрук Хан родом из Альтены и «герр» Арндт, еще один проверенный член Союза немецких офицеров с огромным опытом в области кухни и столовой, – все они обратились к Штратману и Грёпплеру с жалобой на наш отказ работать. Фон Бисмарк уже сообщил мне, что нам предстоит ночная смена.

Позади последняя неделя года. Сегодня вечером, в канун Нового года, я сидел со своим другом Карлом Хайнцем Хинтермайером и небольшой группой других товарищей в бане. После хорошей чашки кофе, которой Хинтермайер угостил всех присутствующих, я зачитал отрывок из обращения Э. Арндта, посвященного дню рождения его величества короля Швеции Густава IV в 1809 году. Читая эти строки, каждый мог для себя извлечь из тех времен уроки на сегодня.

Прежде чем я попал на этот праздник, меня вызвал дежурный офицер, который спросил, почему я не заступил в ночную смену. Я ответил вопросом на вопрос:

– Если я буду работать сегодня ночью, то придется ли мне работать и завтра тоже?

Ответ был отрицательным.

– Тогда сегодня я выйду на работу, но завтра – ни в коем случае!

Для меня если кто и являлся авторитетом, то это были русские, но никак не «герр» Штратман, который любой ценой хотел заставить меня отработать «пропущенную» в канун Рождества смену.

В течение доброго часа мы с товарищами занимались погрузкой в вагоны беревен. После наступления морозов лес стали доставлять сюда железной дорогой. Ночь была стеклянно-ясной и очень холодной. Работа продвигалась очень медленно. Время от времени мы ныряли в небольшую деревянную лачугу, которая на время стала нашим убежищем. С наступлением нужного момента мы прекратили работу и пропели в ясной зимней ночи: «С Новым годом!» Мне впервые в жизни пришлось работать в то время, когда один год сменяется другим. Поднявшись на кучу бревен, я мысленно обратился к тем, кого любил, кто был так далеко отсюда.

Первый день 1947 года прошел спокойно. Разговоры снова увлекли нас в будущее, в возможность вернуться домой. Принесет ли этот год столь желанную дорогу домой? Все мы надеялись на это, но не очень верили, что будет так. Конечно, первые партии пленных отправились на родину еще в ноябре, но кем были те, кому удалось уехать? Были ли они на самом деле инвалидами и тяжелобольными? Среди счастливчиков были и двое моих друзей, Хуго Бартшер и Дитер Бауман. С большим удовлетворением я узнал, что они уже отыскали мою семью и рассказали моим близким все подробности о моей судьбе вплоть до настоящего времени. Теперь все знают, что произошло со мной!

Утром 2 января я, как обычно, готовился отправиться на работу со своей бригадой, когда вдруг кто-то меня перевел в другую группу, и мне предстояло выйти в ночную смену. Теперь я стал членом бригады Дальбека, которая трудилась в шахте. Это стало для меня хорошей новостью, поскольку в шахте довольно тепло. В ту же бригаду перевели и Хабера.

Около полудня нам с Хабером приказали прибыть в лагерную администрацию. Мы повиновались. В кабинете Штратмана и Грёпплера сидел наш лагерный уполномоченный из НКВД, недавно прибывший сюда молодой лейтенант. В роли переводчика выступал лейтенант Адам, один из старейших военнопленных, попавший в плен на второй день войны. Штратман и Грёпплер были настроены враждебно, но меня это мало волновало. Русский хотел узнать, почему мы не вышли на работу! Я изложил причину четкими ясными фразами. Мои объяснения больно ударили по Штратману и Грёпплеру, которые сидели за столом, повесили головы, как будто между ними проскочила искра стыда. В том, как русский излагал нам суть дела, я явно видел работу этих двух мерзавцев. К моему удовлетворению, Адам переводил слово в слово, чем не всегда отличались многие другие переводчики. Я довольно ясно пояснил, что в канун святого праздника мы менее всего хотели бы отправиться на работу. И тут вдруг поступила такая команда! Через полчаса допроса нам разрешили идти. Мне было понятно, что теперь что-то должно было непременно произойти. Русские вряд ли позволят нам остаться в лагере после того, что случилось. Об этом говорил весь мой предыдущий опыт.

Из Зеленодольска через основной лагерь в лагерь «Муни»

Через два дня после того, как нас заслушали, нас вызвали на последний допрос, и до 4 января мы с Хабером больше не выходили на работы. Потом нам приказали собрать вещи. Нам выдали со склада кожаные сапоги и по дневному пайку и сказали, чтобы мы ожидали в караульном помещении. После очередного тщательного обыска наших пожитков нас вывели наружу. Судя по направлению, нас вели к основному лагерю. Это означало отправку в штрафную роту. Теперь в нее попали и мы с Руди. В свете всего того, что с нами произошло, мы решили отбросить формальности и перейти на «ты». Мы были знакомы довольно долгое время, а теперь каждый понимал, что после того, что с нами случилось, нам предстоит еще более сблизиться. Руди, как и я, был «сталинградцем».

Если бы не это проклятое ожидание! Нам пришлось довольно долго простоять перед лагерными воротами. Ну наконец началось какое-то движение. Появился один из русских в сопровождении высокого тощего венгра. Я уже знаком с этим человеком. Это старший по лагерю. В этом лагере администрация состояла в основном из венгров. К нашему большому удивлению, венгр заявил, что мы с Руди должны явиться к командиру немецкой рабочей роты. Мы с Руди посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами. Это означало, что нас здесь считают вполне нормальными лагерными обитателями.

Как же рад я был встретиться здесь со старыми друзьями и товарищами, такими как капитан Вегенер, лейтенант Мор и другими. От Вегенера я узнал, что подполковники фон Гёльденфельд и Ноффке содержатся