Традиции & Авангард. №1 (8) 2021 - Литературно-художественный журнал

Потом я ждала и думала, что делать буду. Паспорт вернут, деньги вернут, я домой поеду, к папе. Буду спать долго, музыку слушать, домбру в руки возьму. Работать буду нормально, не нужен дом, не нужна машина, не нужны деньги. Семью хочу и ребенка еще.

А потом дверь открылась – и хозяйка с Амантаем зашли.

Зияш. Участковый сказал: «Что, сама не можешь?» Я сказала, что не уследила, деньги принесла, еду принесла. У нас всегда уговор был, помощь, выручка. Они сказали: «Сама разбирайся». Я понимаю – дел много, трудно. Уж лучше я, а еще Рамадан[32] наступил – разве люди не должны помогать друг другу?

Мы с Амантаем забрали ее – шли по дороге, я ругала ее: «Зачем ты так?! Ну зачем ты так?! Я с добром к тебе: и кушаешь, и работаешь, Коран узнаешь, уже намаз научилась делать. Ну зачем ты так?!» Я говорила: «Деньги отдам, когда захочешь, и к папе поедешь, и на Красную площадь. Это из-за дочки, ты ведь все это из-за дочки».

Мы пришли в магазин, и я наказала ее.

Карлыгаш. Они раздели меня, к столу животом вниз привязали, пошевелиться не могла – и побили. Так я вечер на столе была, потом ночь, а потом еще и день – я привязана была, голая совсем. Мне холодно, на коленках занозы, пить хотелось. А вокруг ходили и иногда били меня. Хозяйка всем сказала: «Подходите, бейте». И даже Серик. Он больше всех старался, муж мой бывший.

Вечером отвязали, я лежала два часа, а потом работать надо. Все полы вымыла, все вещи постирала, всем водки налила. За прилавок встала, а хозяйка цепью меня приковала, к ноге моей, так я и работала.

Тогда Рамадан был – месяц милосердия.

Зияш берет Карлыгаш за руку, ведет обратно к качелям. Та покорно садится.

Зияш. Надо было сразу продать ее на сторону. Как убежала, хода нет, назад нельзя, а то другие будут думать, мысли полезут ненужные. Катя, как овца паршивая, всех заразить могла. Я киргизок своих сразу вспомнила. Убежали, потому что вместе задумались. Так что продавать ее надо было сразу. Да пожалела опять ее. Я всех жалела.

Мулла говорил мне: «Аллах тебя не забудет, доброе дело делаешь». Мечеть построить – это я ведь здесь, в России, научилась. Здесь если хотят храм, то всем миром собирают, кто сможет, столько и даст, а еще богачи церкви строят, анау-мынау. А у нас ленятся и не думают, что самим можно, что от тебя все зависит. Хотя в хадисе[33] сказано: «Тому, кто воздвигнет мечеть ради Аллаха размером с гнездо птицы или же меньше, Всевышний построит дом в Раю».

Карлыгаш. Я месяц так работала. Рамадан шел, а я цепью прикованная за прилавком стояла. Цепь и не видел никто, внизу шла она. Утром Наташа наденет, а вечером снимет. Я стояла продавала так.

Ко мне женщина зашла с ребенком, все кричала на маленькую – в России всегда мамы на детей кричат, нигде так не видела. Злятся на детей, кричат, толкают, и громко все. И громко кричат: «Можешь успокоиться?» Сами неспокойные, кричат на детей: «Можешь успокоиться?» Громко.

Девочка на конфеты смотрела, я Айжан вспомнила, спросила: «Хочешь конфеты?» И мама сказала: «Ладно, дайте конфеты». А они наверху стояли – я про цепь забыла, полезла и упала.

Зияш. Рамадан кончился, на Ураза-байрам[34] всех позвала. С утра в мечеть сходили, а потом у меня все сидели – мулла мой, друзья, полицейский из наших, девочки ходили, пили мы, дети сладости кушали, Баха-проказник бегал. Много наготовили: бешбармак был, баурсаки, айран, даже курт и иримшик[35], анау-мынау. Для Аллаха ничего не жалко.

Потом ушли все, я девочек собрала, Коран им почитала, намаз все вместе сделали. Я их всех люблю. Наташе кулончик подарила, Ане и Лизе – колечки, Свете – цепочку. А Кате – сережки. Ты уже здесь два года, юбилей. Я никого не забываю – кто сколько в магазине, всегда помню. Всех отмечаю, я всех люблю.

Карлыгаш. Она мне сказала, не будет больше цепи, не будет привязывать. Всех целовала, подарки дарила. Она такой три раза в год бывает. Наурыз[36], Курбан-байрам, Ураза-байрам. Три дня в году бывает человеком, а больше не может.

Она сережки мне дала, а потом обратно забрала. Всем что-то подарила и обратно тут же забрала – на сохранение. Сказала, чтобы не украли. Сказала, вернет, когда мы закончим работу, когда деньги отдаст, когда домой соберемся. Все вернет.

А я смотрела на сережки эти и знала: это Олины. Когда повесилась, у нее нашли в тайнике.

Зияш. Я люблю их всех. Они с родителями общались каждый месяц. И ездили к ним родители, видели их, что все хорошо было, анау-мынау. Мама Лены приезжала, бабушка Ани приезжала. К Кате папа не приезжал – денег не было.

Я сама всех вызывала. Пусть приезжают, смотрят, дочки при деле, все деньги потом отдам, как закончится все, на дом хватит. Дом хочешь, машину? Работай, не ленись, Аллаха не забывай, слушайся хозяйку. Мама Тани приехала – посмотрела и рада была. Все родителей видели, никто не хотел от меня уезжать. Разве у меня плохой магазин? Все остаться хотят, анау-мынау.

Зияш обнимает крепко Карлыгаш, сидящую на качелях. Карлыгаш хочет вырваться из объятий, а Зияш не отпускает. Наконец Зияш ослабляет хватку – Карлыгаш отодвигается.

Карлыгаш. Я работала – а ко всем приезжали. Хозяйка наряжала всех красиво, не стригла. Только предупреждала: «Только хорошее говорите про магазин. Кормят часто, не бьют, Красную площадь видели, денег много зарабатываем». И девочки говорили. Под страхом говорили.

Мне Таня сказала: «У хозяйки родственник в Казахстане прокурором работает». Она маму свою видела, а та плачет: «Ничего не могу сделать». А бабушка Ани сказала ей: «Оставайся здесь, нам кормить тебя нечем». У всех по-разному.

И я поняла: нет надежды на родных. Слабые они. Только ты можешь быть сильной, больше никто. Я не плакала. А то хозяйка увидит – глаза выколет.

Зияш. Я спокойная была, весны ждала. Весной домой собиралась, мечеть обещали, к Наурызу готова должна быть. И мне на душе легко было, я знала: Аллах на моей стороне.

Сначала про Айгуль, сестру свою, подумала – ей магазин отдать. А потом поняла, на кого магазин оставить, – покупатель