Традиции & Авангард. №1 (8) 2021 - Литературно-художественный журнал

А в Казахстане михраб, шабестан, минбар[38], купол доделывают – мне сообщали, я радовалась. Когда к минарету приступили, тут я поняла: скоро, скоро. Я весны ждала, наш казахский Новый год близок был.

Карлыгаш. Аня самая красивая у нас была. Всех по пятницам брили, а ее нет – она красивая нужна была. Я к Ане подошла, говорю: «Может, уйдем?» Она про ребенка своего рассказывает. У нее ребенок в Казахстане был. Я слушаю, смотрю на нее – а она снова беременная. Ее больше всех использовали.

Она не говорила, а потом я узнала – Аню купить захотели. Солидный, богатый, калым знатный предложил. Бабушка ее согласилась, хозяйка согласилась – и Аню забрали. Хозяйка даже халат ей подарила с орнаментами.

Мы вечером собрались, водки выпили, порадовались. А потом пришла хозяйка и опять избила нас. Ну как избила… Смотрела только: я бью Свету, а Лиза – Таню.

Зияш. Мне за Аню барана привезли. Мы его порезали – удачный согым[39] получился. А ночью опять кто-то стекла в магазине бил, нацисты разные. Бомж какой-то умер, или за барана так они, Аллах их знает. Я Амантаю сказала, он двух наших привел, пусть в магазине сидят, следят.

Я полицию вызвала, своего, а тот бумажки показывает: «Вот заявления от жителей, забирай, надоели». Я их выбросила, а сама говорю: «Ко мне приходят, спасибо говорят, дешевый магазин, шаговой доступности. Что не так?» Мы выпили, он опять про бомжей. Ну что поделать? Я про мечеть сказала, он кивнул: «Молодец, апашка».

Карлыгаш. У меня цепь сняли, а я думаю: «Куда теперь?» Ко мне Ира, покупатель, приходила, женщина, одна жила. Другие не спрашивали, а она спрашивала: «Как дела, как муж, как ребенок?» Я ей продукты хорошие подбирала, картошку, виноград. Я подумала: «Мы друзья, наверно».

У меня шрамы по всей спине, а я знала, к кому пойду. Полиция – нельзя, я поняла. У нас тоже так, да везде так, наверно. Люди в форме по-другому себя ведут, словно сами на цепи. Я свободней, чем они, получается.

Ира мне поможет.

Карлыгаш опять слезает с качелей, Зияш пытается удержать ее за руку – но Карлыгаш отталкивает ее, вырывает руку и отходит от качелей. Смотрит зло на Зияш.

Карлыгаш. У меня первый раз был здесь. Это не Серик был, другой. Имени не знаю, лица не помню – напоила меня хозяйка. Все в той комнате было. Хочу забыть – не забываю.

Папа мне говорил: «Казашек всегда балуют, в детстве игрушки, заботятся, любят сильно-сильно. Потом мужней станешь, все наоборот будет. И балуют, пока время есть». А я думала: «Кто же джигит мой будет, парень кто мой, кто в кыз куу[40] меня догонит?»

А потом привыкла, и к той комнате привыкла. Только беременной не хотелось быть. Я знала: опять все как с Айжан будет.

Зияш. Это все догадки, сами виноваты, не лезьте ко мне, мужики всегда так делают, а им нравилось, анау-мынау. Знаю я, удовольствие лучше водки, и там камер не было, на их совести. Кто замужем, я туда не пускала: у кого мужчина – только с ним, я знаю порядки. А если порченая и ничейная, то жди гостей в своей «потайной юрте».

Мечеть уж скоро.

Карлыгаш. Моя смена была, я с вещами опять вышла незаметно – и по улице, там весна уже. Я дом знала, где Ира эта живет. Зашла в подъезд, села и ждать стала. День ждала, вечер наступил – и тут она появилась. По телефону говорит, на меня смотрит, я на нее. Она не узнала меня сначала, только в магазине и видела. Пошла в лифт, я за ней. Там все и рассказала.

Мы перед дверью ее стояли в квартиру, и тут меня стошнило прямо у лифта. Она говорит: «Чего ты, чего?» А я, как на качелях, вдруг слабая стала. Меня качает, а еще в окно взглянула – девятый этаж. Я так высоко не была.

Зашли в квартиру, и я попросила: «Включи музыку». Я давно музыку не слышала.

Зияш. Моя мама рассказывала: папа ее, мой дед, скот пас. Уходил на джайляу[41] каждый год, по два месяца, а они сидели в юрте, ждали, анау-мынау. Мы всегда отдельно были, у каждого своя юрта, не было народности, нации не было, враги мы друг другу были – за скот, за пастбища дрались. И дед мой дрался и не любил другого казаха, только семьей дорожил, а остальным не доверял.

И я своим не доверяла и проверяла всегда. Говорила Лене: «Скажи Ане, что сбежать хочешь». Та говорила. А Аня в ответ ей: «Я подумаю». Вот тогда я и захотела продать ее. И что, не права я? Стараешься ради них, защиту даешь, еду, спать где – а они сбежать думают.

А потом ко мне эту привели.

Карлыгаш. Я к обману привыкла. Пока в магазине была, знала: обман везде. Покупатель придет, немного обсчитаем, или Наташа себе из кассы денег возьмет – хозяйку обмануть. Света говорила: «Не буду тебя бить». Я отворачивалась, а она била. Я у Лизы ключ от туалета возьму на пять минут, а сама полчаса там сижу, отдыхаю. Аня говорила мне: «Пойдем сбежим, надоело». Я верила – а она хозяйке докладывала. И хозяйка била меня за мысли эти. Везде обман.

И когда я музыку у Иры слушала, а потом смотрю: в квартиру полицейский заходит. И я поняла все. Я сразу поняла.

Зияш. Вернули ее, покупатель какой-то, женщина, из местных. И я говорю Кате, я не била ее сначала, а просто говорю: «Кто тебе родной?» Нам всегда будет здесь плохо, если мы одни будем, если поодиночке, если Аллаха на другого поменяем. Мы вместе – огонь, и если нас будут растаскивать, как поленья, не будет костра. Так мулла мне сказал. А я ей говорила: «Зачем ты так со мной, зачем?!»

Зияш подходит близко к Карлыгаш, резко толкает ее. Та падает, лежит. Потом медленно садится на земле.

Карлыгаш. Я потом Ире говорю: «Зачем сдала?» А она говорит: «У вас яйца по тридцать рублей. Дешевые, нигде так нет. Магазин хороший, рядом совсем, пешком тут». Я опять стояла за прилавком, а она пришла. Как будто и не было ничего. Выбирала огурцы свои,