Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

горячая пыль. День был безоблачный, залитый зноем. Пахло медом и спелыми травами. По сторонам дороги плескались густые синеватые, припорошенные пылью посевы овса.

Я ехал в первых рядах – с краю взводной колонны. Отсюда мне видна была плотная спина эскадронного командира; взмокшая от пота гимнастерка, лоснящийся, покрытый пеной круп его жеребца.

На развилке дороги Сараев остановился, круто поворотил коня и крикнул, поднимая руку:

– Эскадро-о-он, стой!

К нему наметом подскакал политрук. И я услышал короткий их разговор.

– Передохнуть надо, – сказал эскадронный, – жара… Пускай лошадки остынут маленько, да и подкормятся. Гляди, какие овсы! Это ж для них праздник!

– Но ведь мы не поспеем, – усомнился политрук. – Приказано явиться к месту назначения в 14:00, а сейчас… – он задрал рукав гимнастерки, коротко глянул на часы, – сейчас начало второго. А до места еще километров пятнадцать, не менее того.

– Ничего, – отмахнулся калмык, – как-нибудь доберемся. Они там в штабах, нечистая сила, выдумывают хрен знает что… А мне коней палить из-за этого?

Мы спешились, разнуздали коней и пустили их в поле… И пока они паслись там, Сараев молча стоял на обочине, покуривал и улыбался, морща губы.

К месту назначения эскадрон прибыл с запозданием. Часть, с которой мы должны были соединиться, давно ушла уже, не дождалась нас. И на следующий день командир исчез. Его арестовали за нарушение приказа и предали военно-полевому суду. Что с ним сталось – я не знаю, больше я его не видел никогда.

И еще о нечистой силе. На этот раз – о самой настоящей, всамделишной, с которой мне пришлось повстречаться в Беловежской Пуще.

Произошло это вечером, под осень, в лесной деревушке; конный патруль (в котором я был старшим) случайно наткнулся на нее и теперь рысил по сонной улице – мимо плетней и темных хат… Приятель мой – чубатый ефрейтор Асмолов – сказал, оглядываясь и вздыхая:

– Тихо. Как дома. Как у нас на хуторе. Бывало, выйдешь с гармошкой… Ах, хорошо! Никакой тебе войны, никакой службы. – Он поерзал в седле и потом, натягивая повод, проговорил с надрывом: – Самогоночки бы сейчас. Первачку!

И всем нам тотчас же захотелось выпить.

Мы долго рыскали по деревне, стучали в окна, просили продать хоть одну бутылочку… Самогонки не было нигде. Наконец какой-то старик сказал нам:

– Тут, панове, пусто: вшистко уже забрано… Немец был – брал. Бандиты приходят – берут. Ваши жолмеры – тоже.

– Как же быть, черт возьми, – озадаченно пробормотал я, – мы за ценой не постоим. Может, все-таки есть у кого-нибудь? Подумай, батя, напрягись!

– Уж и не знаю, панове…

Старик ухватил пальцами бороду – помял ее в раздумье, опустил клочковатые свои брови:

– Разве что – у ведьмы…

– У какой еще ведьмы? – удивленно, с ухмылкой спросил Асмолов.

– Да есть тут одна, – сказал старик, – ворожит, зелье варит.

– Где ж она живет?

– Тут недалеко – за оврагом.

– Проводишь нас? – спросил я, оглаживая ладонью шею коня. – Заодно и выпьем вместе.

– Нет, – поспешно сказал старик, – нет. Боюсь.

– Чего ж ты, чудак, боишься?

– К ней ночами завсегда змей летает.

– Зме-е-ей? – недоверчиво протянул кто-то за моей спиной и гулко хохотнул. – Хитришь ты, мужик! Говоришь, что самогонки нет, а сам, видать, пьян. Набрался – до зеленого змия.

– А ты не смейся, – строго ответил старик, – не смейся. Вот поезжай – побачишь!

– Да куда ехать-то? – спросили его. – Ты толком объясни.

– Направо, – сказал старик, – свернете в проулок – будет заброшенный стодол. За ним овраг. А на другой стороне, на выселках – ведьмина хата! Вона една там – не спутаетесь.

– Ну как? – Я обернулся к ребятам. – Поедем к ведьме?

– А что же? – сказал Асмолов, поправляя погонный ремень. – За водкой – хоть в преисподнюю! Да и любопытно вообще-то… Командуй, старшой!

Был уже поздний час, когда мы прибыли на выселки.

Далеко, за гребнем оврага, тлела косая розовая полоска зари. На фоне ее «ведьмина» хата казалась плоской и черной, словно бы нарисованной; она походила на иллюстрацию из детских полузабытых книжек.

В одном из окон хаты теплился оранжевый огонек, а вокруг кишели синие мохнатые тени.

Тени клубились в кустарнике и стекали в провал; он был до самых краев затоплен непроницаемой тьмою. Он дышал гнилью и холодом. И, проходя над ним, осторожно ступая по шатким мосткам, кони опасливо прядали ушами и всхрапывали, грызя удила.

– Ну и местечко! – процедил Асмолов. – Не нравится мне здесь, ребята…

Он потащил из-за спины карабин, сухо клацнул затвором.

– Ты чего? – повернулся я к нему. – Нечистой силы испугался?

– Да просто так, – оскалился он, – на всякий случай.

Мы медленно приблизились к хате, спешились и с минуту толпились у окошка, заглядывали в него. Там, в полутьме, полыхали багровые отсветы; что-то двигалось там, шуршало… Но что – разобрать было невозможно.

– Вот чертова старуха, – сказал Асмолов, – колдует. Ну-ну!

И размашисто – прикладом карабина – постучал в оконную раму.

Чье-то темное лицо приникло изнутри к стеклу, помаячило и скрылось. Потом заскрипел дверной засов. Мы придвинулись к крыльцу и увидели ведьму.

Она была в точности такой, какие изображаются в старых сказках: горбатая, сморщенная, с вислым носом, с высокой суковатой клюкой, зажатой в сухонькой птичьей лапке.

Ведьма осмотрела нас исподлобья и спросила, подмигнув:

– Горилочку шукаете, служивые?

– А есть? – придвинулся к ней Асмолов.

– Имеется, – кивая и шамкая, ответила она. – Все имеется. И горилочка, и, к примеру, лучок, огурчики. Почекайте трошки.

Она юркнула за дверь. Но тут же выглянула снова:

– Только уж вы не обманите меня, сироту…

– Что ты, бабка, – сказал Асмолов, закидывая за плечо карабин. – Что ты!.. – Он уже успокоился и повеселел заметно. – Расплатимся честно – не сомневайся. Сколь тебе надо?

– Пол-литра – два карбованца.

– Держи! – Он зашуршал бумажками. – Об чем разговор? Давай литр. И заесть что-нибудь. В кишку покидать.

Потом мы пили, расположившись на краю оврага. Ночь кружилась над нами, обволакивала тишиною. И было хорошо лежать так – под чистыми звездами, в скользких, шелковых травах.

– Не знаю, какая она ведьма, – сказал Асмолов, с хрустом прожевывая огурец. – Да вообще все это ерунда. Наживается на людской темноте! Но самогонку она делает классную, тут уж ничего не скажешь! Первачок у нее…

Он осекся внезапно – привстал и закаменел. Челюсть его отвисла. Огуречные семечки посыпались изо рта.

– Глядите, братцы, – прошептал он погодя, – там, над хатой… Что это?

Сверкающий огненный вихрь возник во тьме – закружился над крышею хаты. И исчез в дымовой трубе. Какое-то время мы все молчали, пораженные. Затем я сказал, запинаясь:

– Неужели и вправду – змей?