Прагматика и поэтика. Поэтический дискурс в новых медиа - Екатерина Захаркив

крайне редко расходовались для частиц, что и повлияло на сужение границ данного класса слов» [Маковеева 2001: 169]. По этой причине сложились особенности частеречной полифункциональности английского языка:

В силу высокой степени аналитизма классы слов выделяются не столько на основании морфологических (флективных) показателей, сколько в связи с их дистрибутивно-синтаксическими характеристиками [Бархударов, Беляевская, Загорулько и др. 2000: 58],

что обусловило и коммуникативную специфику, когда осуществление коммуникативных целей осуществлялось с помощью изменения и транспозиции имеющихся языковых средств.

С точки зрения типологического сопоставления исследователи учитывают количественный показатель, утверждая, что языки подразделяются на такие, в которых частиц много, и такие, в которых мало. Так, Э. Косериу среди наиболее богатых частицами языков выделяет древнегреческий и немецкий [Coseriu 1980], а В. Хайнрихс относит к этой группе и русский язык [Heinrichs 1981].

Отмеченные выше факторы повлияли на ограниченность количества дискурсивных маркеров в английском языке. Поскольку до сих пор не было составлено полных списков и лексикографического описания ДМ, мы можем сравнить количество частиц в английском и русском языках: в английском языке выделяют в среднем около 20 частиц [Алпатова 1980]; в русском – 127 частиц [Шимчук, Щур 1999]; одним из наиболее полных списков ДМ в английском языке является список Б. Фрейзера, подсчет соответствующих единиц в котором (прежде всего, commentary pragmatic markers и discourse markers) позволяет выделить 250 единиц [Fraser 1999], для сравнения: количество категориально сходных единиц в словаре под редакцией В. В. Морковкина составляет около 540 [Морковкин 2003].

Количественные и качественные характеристики функционирования дискурсивных маркеров в этих языках повлияли и на специфику их употребления в разных поэтических системах.

Фиксированный порядок слов в английском языке обусловил экспериментальную работу с синтаксисом. В англоязычной поэзии существует тенденция к нарушению конвенциональной синтаксической сочетаемости ДС[113]. Так, мы выявили частотные случаи употребления маркеров, представленных в составе парцеллированных конструкций или в виде парцеллятов. С точки зрения коммуникативной прагматики парцеллят можно интерпретировать как самостоятельное или добавочное сообщение [Распопов, Ломов: 1984]. Парцеллированные конструкции с ДМ несут сугубо иллокутивную нагрузку, направленную на формирование прагматической позиции говорящего. Учитывая отсутствие самостоятельного денотативного значения, а также высокую степень зависимости от контекста с точки зрения их интерпретации, эта единица, употребленная в качестве компонента парцеллированного высказывания и тем более в качестве отдельного сообщения-парцеллята, модифицируется (приобретает двойную роль – как реплики, так и законченного фрагмента речи, репрезентируемого как сообщение с самостоятельной иллокутивной нагрузкой): These are our words. / What do we do with them. / We do things with them. What sort of things. / Oh all sorts of things. For example. / Feeling things (E. Ostashevsky); Word bytes / man, and the apple drops. Submit to reading. Now read this. And this. This. / This. Thus. Toss. Tsk, tsk. One gets lost. Lust accounts meter (R. Silliman).

Кроме того, отметим, что во фрагменте с единицей for example представлена вопросно-ответная форма изложения при сохранении утвердительной интонации в каждом предложении, включая грамматически и семантически вопросительные. Такая интонационная монотонность синтаксических параллельных рядов создает эффект смысловой компрессии при замедлении ритма поэтической речи и вместе с тем задерживает внимание на каждой отдельной синтагме. Посредством такого расчлененного оформления строфы выражается процесс (авто)коммуникации (чему способствует диалогизация речи) и реализуется поэтическая функция – с фокусом на плане выражения, его темпо-ритмической организации и на отдельных смыслах его минимальных лексико-синтаксических элементов, чему способствует несоответствие синтаксической вопросительной конструкции и утвердительной интонации. Синтаксический эксперимент в англоязычной поэзии также проявлен в рамках деграмматикализации (лексикализации [Майсак 2007]), когда ДМ приписываются новые синтаксические роли, и междометия или вводные слова могут быть интерпретированы как полнозначные единицы (little oh; we live in perhaps; utter, ink, ouch, please, agh).

В отличие от англоязычных текстов в русскоязычных примерах эксперимент с синтаксической функцией дискурсивных маркеров менее распространен, что связано со свободным порядком слов, характерным и для положения этих единиц. Аномальное синтаксическое положение маркируется с помощью пунктуации (отсутствия знаков препинания): Собака ест птицу следовательно / Она парит в воздухе (А. Драгомощенко), где единица следовательно служит маркером не только грамматического отклонения от нормы, но и логического парадокса; плавать-то не умели / но тем не менее поплыли (Д. Давыдов); посредством эллиптической формы и окказиональной пунктуации: Кому это? Тем, кто не выбрался? Следовательно – куда? (А. Драгомощенко); через постановку маркера вывода в середине высказывания: пятится отлив, итак: аванпост архива, край глаза один на один (К. Коблов); благодаря введению маркера хезитации, который сигнализирует о включении обыденного языка в ПД: Ну… вроде как если во сне держать на весу руку, / ничего не касаясь вплоть стены за стеною, / над изломом графитного лета следуя блесне сквозняк (А. Драгомощенко).

В целом для русскоязычного материала больше свойственны прагмасемантические модификации, в основном обусловленные контекстуально, на уровне глобальной структуры. Мы рассмотрели неконвенциональное функционирование показателей субъективной модальности в ПД. В поэзии такие модальные показатели могут акцентировать соотнесенность пропозиции с «реальным миром»: и тут, бесспорно, настал вечер; использоваться для дескрипции ментального пространства перечень городов, / горчичная россыпь, игла латунного циркуля, / и, бесспорно, откосы, на которых мать-мачеха, ржавые баки, ромашка… (А. Драгомощенко); могут выполнять функцию импрессива: а как-то / поздно / ладно холодно / ветрено вероятно (Вс. Некрасов). Кроме того, в рамках русскоязычного подкорпуса отмечаются эксперименты на уровне словообразования (да-да-нет; антида и антинет (Вс. Некрасов)), включая фрагментацию слова с целью образования ДМ (<говорила>, мол / чанием своим (И. Краснопер)).

Добавим, что проведенный анализ позволил выявить такие черты, характерные для ДМ в русскоязычных поэтических текстах, как расширение свойственного для русского языка формирования дискурсивных комплексов. Нанизывание дискурсивных единиц связано с тем, что в русском языке частицы обладают способностью «сочетаться друг с другом в целые комплексы, которые в предложении легко возникают и легко распадаются, видоизменяются» [Русская грамматика 1980: 730]. Это явление анализирует Т. М. Николаева, говоря о том, что способность комбинироваться в комплексы достигает у русских частиц такого масштаба, что появляются целые предложения, состоящие из частиц и грамматически смежных им слов: Как же!; Ну вот еще!; Вот то-то и оно!; То есть как это? и др. [Николаева 1985: 10].

Этот феномен получил развитие в ПД в виде так называемого сгущения ДМ, то есть сближения разных маркеров в локальных поэтических контекстах, как в результате антонимической аттракции: Вообще, вообще – и, в частности, сейчас и здесь (Д. Давыдов); всё округляется/ да–нет (Н. Денисова); а вот портрет. там непонятно / зачем он существует тут (Д. Данилов); Пожалуйста // что я могу / сказать <…> Спасибо; Прощай