«Жизнь – счастливая сорочка». Памяти Михаила Генделева - Елена Генделева-Курилова

лечить и утешать. Мы выпили водки, и он спросил меня: «Ну что у тебя там?» Я, немного хрипя, рассказал то, чего Миша мог еще не знать из иерусалимской хроники.

– Э-э, – сказал он, – плохо дело. Да она сука!

– Еще какая! – сказал я. – Но я люблю сук.

– Хуже того, – сказал Генделев, – она блядь!

В данном случае это довольно несложно доказывалось: моя девушка была замужем, и проблема была в том, что она то хотела уходить от мужа, то не хотела.

– Подумаешь, – ответил я. – Все бабы бляди. (Этот сексистский трюизм в известной степени определял нравы нашей иерусалимской тусовки.)

– Ты не понимаешь, – сказал Генделев. – Она моральный урод! Пэтэушная цаца. Неинтересный псевдоинтеллектуальный монстр, каких много.

– Тем более почему она меня не любит? – возражал я, хотя мне становилось легче.

– Потому что вы люди разных видов. Разных ветвей эволюции. Она вообще не homo sapiens. Волчица или, например, ослица тебя бы тоже не полюбила. И что, теперь, сходить с ума по этому поводу?!

«Баудолино» тогда еще не был написан, поэтому крыть мне было нечем. А жаль, я бы сослался на нижнюю часть тела Гипатии. Мы проговорили еще часа два, допили бутылку, и я почти успокоился.

Генделев наговорил мне комплиментов, и мне стало даже стыдно и весело, оттого что еще утром я, можно сказать, один из лучших представителей интеллектуальной элиты города, корчился в судорогах от несчастной любви к какой-то ослице, козе, овце, верблюдице…

Генделеву надо было кому-то позвонить. Я вышел на балкон и залюбовался огромной розовой луной. И услышал через стекло торжественный чуть сдавленный голос:

– Да. Да-да-да. Именно. Дискредитация. Лучшее лекарство. – Работает? – Да еще как! Он скоро прыгать будет. Я же тебе говорил – нет средства надежней.

Я, естественно, сразу понял, кто такой «он», и решил, что прыгать я больше не буду никогда. Потому что отпрыгался.

Я вернулся с балкона, и Генделев понял по моему лицу, что я все слышал и очень расстроился. Даже смутился.

– Ладно. Все равно часть из того, что я тебе сказал – правда.

– М-м… – сказал я. – Часть правды – это пропаганда.

– И что? – возмутился Генделев. – Какая разница? Главное – это работает. Посмотри на себя, ты порозовел.

И мы пошли в шашлычную Нисима есть и пить. Что следовало считать безусловной победой Генделева-психотерапевта.

Откуда они знают

Генделев очень и очень скептически относился к общедоступной мистике. А тут мы сидим большой компанией в ресторане, галдим как всегда и обсуждаем свежий пятничный (то есть 100-страничный, если не больше) выпуск газеты «Вести», к которой больше половины компании имело то или иное отношение. Аркан Карив просит Генделева почитать гороскоп. У него есть на это основание. В газете был какой-то временный перебой с астрологами, и Аркан убедил выпускающего редактора Леву Меламида разрешить ему написать гороскоп. Аркан простебался от души и написал, как ему казалось, концептуальный недельный гороскоп и теперь собирал у всех мнения о нем. Генделев понятия не имел, что Аркан стал автором гороскопа и читать его категорически отказался.

– Аркан, я не верю в эту херню. Ты же знаешь?

Поскольку для чистоты эксперимента Аркан не хотел сообщать Генделеву о своем авторстве, то я решил вступиться за Аркана.

– Миша, странная история, эти гороскопы часто сбываются. Что, тебе трудно прочесть его за три минуты и дать экспертное заключение?

– Мне не трудно, – сказал Генделев, поджал недовольно губы и сел читать.

Буквально секунд через пятнадцать я понял, как меняется лицо у человека, неожиданно столкнувшегося с потусторонним миром, существование которого он категорически отрицал всю сознательную жизнь.

– Что? – сказал Генделев и неожиданно поднялся. – Что? – почти прокричал он.

Он стоял и держал газету, как Моисей держал скрижали Завета. Буквами от себя, главным текстом к нам.

– Что случилось, Миша?

Все испуганно притихли.

– Нет такой опечатки, которая заставила бы Генделева подняться из-за стола, – меланхолично заметил Носик.

Генделев молча обвел взглядом всех нас. Опустил взгляд на газету. Потом поднял его на потолок.

– Миша, объясни, что случилось! – потребовали мы.

– Откуда они знают? – не то загробным, не то просветленным, но уж точно не своим родным голосом спросил Генделев. Причем спрашивал он не то чтобы нас, а скорее сам себя.

– Что они знают, Миша?

– Откуда они знают, что у меня скоро день рождения?

Но не со всеми кончил

У Генделева, как известно, были связи в высших кругах. Время от времени он в эти круги поднимался, а спустившись оттуда, с удовольствием рассказывал нам, как у них там все. Это были классические travel stories.

Россия, конец девяностых годов. Время легендарное. Для избранных – угар запретной жизни. Для их знакомых – рассказы от первого лица об угаре. Для остальных – сериалы. Специфика момента: в России появились первые таблетки виагры, еще по космическим ценам. Все о них слышали, никто не пробовал.

Некий пельменный питерский олигарх зовет Генделева в сауну, в стандартный комплект которой в то время входило все, что нельзя.

Генделев возвращается в Москву под глубоким впечатлением и рассказывает нам, пятерым-шестерым доверенным друзьям о визите в культурную столицу.

– В общем, я попробовал эту виагру. Ну что вам сказать? Эта штука действительно работает.

Генделев делает паузу, чтобы у него попросили подробностей. У него их, разумеется, просят.

– Ну вот представьте себе. Сауна. Три бассейна. Два биллиарда. 20 блядей. 10 граммов кокаина. Две бутылки тридцатилетнего Ардбега. И пять таблеток виагры.

Аркан Карив очень недоверчиво:

– 20 блядей? А сколько там вас народу-то было?

– Ну двое, – объясняет Генделев. – Я и олигарх. Мы обсуждали конфиденциальные вещи.

– При двадцати блядях? – уточняю я.

– Ну мы отходили в сторону, – начинает раздражаться Генделев от того, что мы не проникаемся величием момента. – У него огромная сауна.

– И что, Миша, ты выебал всех этих блядей? – не выдерживает Аркан.

У Генделева вырывается твердое уверенное гортанное «Да».

Возникает неловкая пауза. Мы смотрим друг на друга и на Генделева. Генделев смотрит на нас и понимает, что теряет аудиторию.

– Но не со всеми кончил!

Мыслеуловитель

В 2002 году у меня дома на столе появляется новый iMac G4. Космической красоты и дизайна компьютер. Белая полусфера – процессор со ртом для компакт-дисков. Из полусферы поднимается невысокая блестящая штанга, на ней, как большая цветная антенна, крутится монитор. Под компом стеклянная полупрозрачная клавиатура, по бокам круглые, но очень серебристые колонки-улитки с непередаваемой красоты мембраной такой искривленной топологии, что колонки выглядят как продукт эволюции неземной природы из другой части Вселенной, а не дизайнерской мысли из Калифорнии. Джобс всегда такое любил.

Я быстро привыкаю к хорошему и уже не столько любуюсь Маком, сколько на нем работаю. И тут у меня собирается тусовка. Человек, например, 10. С Генделевым во главе. Он подходит к компьютеру и с видом ценителя одобрительно кивает. Я скромно склоняю голову, принимая комплименты Джобсу на свой счет, хотя точно знаю, что в компьютерах Генделев не понимает приблизительно ничего и все его тексты набираются кем угодно, только не им.

– А это что такое? – вдруг удивленно говорит Генделев, показывая на космические колонки.

Я на минуту теряюсь, но тут же нахожусь.

– Это мыслеуловитель.

– А что это за штука? – почти не удивляется Генделев.

Народ вокруг начинает прислушиваться к разговору.

– Ну, садишься, думаешь, а на экране появляются мысли – объясняю я.

– О, мне такое надо, – на полном серьезе говорит Генделев. Полезная вещь. Включи, дай попробовать.

Народ в тихом ужасе замирает.

Я робко включаю компьютер, плохо представляя себе, что делать дальше. Комп издает аккорд фа диез мажор голосом электронной арфы и приветливо зажигается. Генделев усаживается в кресло, устраивается в нем поудобнее, кладет руки на подлокотники и ждет. Я растерянно загружаю Ворд. Пустой экран. Мигающий