Грандиозные авантюры. Николай Резанов и мечта о Русской Америке - Оуэн Мэтьюз

Находившийся на самых дальних границах империи город оказался в плачевном состоянии. Камчатка, как известно, полуостров, то есть соединена с материком, однако было полное ощущение, что в эти края не ведет ни одна дорога. Даже в наши дни жители Камчатки иногда называют остальную Россию «материком», а в начале XIX века это была абсолютная глушь. Курящиеся вулканы, сопки и пляжи, покрытые черным песком… На берегах Авачинской бухты стояло не более тридцати деревянных домов. Солдаты местного гарнизона (примерно 150 человек) жили в бараках, небольшой домик занимал командир гарнизона. Стоял также дом правителя Камчатской области Кошелева, который чаще всего пустовал, поскольку Кошелев жил в Верхнекамчатске. Казакам (пара десятков) разрешалось селиться семьями. Кроме этого, в городе проживали несколько сотрудников Российско-Американской компании. На берегу торчали сараи, в которых солили и вялили рыбу, в городе имелась тюрьма и строилась (на момент прибытия экспедиции) церковь. Город «окружали леса и болота, а сразу за ним росла трава почти в человеческий рост»28. В окрестностях города бегали стаи собак – ездовых лаек, которых на летнее время выпускали, чтобы они сами добывали себе пропитание.

В 1799 году император Павел I отправил на Камчатку 800 солдат, чем чуть не уничтожил экологическую систему полуострова. Солдаты – «грязные, глупые и ничего не понимающие в сельском хозяйстве… высосали из Камчатки все, что смогли, положив начало дальнейшей физической и моральной деградации»29, – писал Лангсдорф. Левенштерн, оставив свойственную ему иронию, добавляет мрачных красок: «Местное население вымирает от ветряной оспы и других болезней. Там, где раньше жило сто человек, теперь живет пять»30.

В городе ощущался острый недостаток во всем, за исключением рыбы («три раза с «Надежды» забросили сети, и у нас уже несколько бочек палтуса, горбуши, трески, селедки и крабов»). Порох и пули были такими дорогими, что местные охотники были просто не в состоянии за них расплатиться и шли на любые ухищрения: солдаты не ходили одни, за каждым всегда следовал местный житель, «который нес его ношу, не получая за это ни копейки», но рассчитывая получить немного пороху. Цены были запредельно высокими: чугун шел по пятнадцать рублей за фунт, пять рублей – за железный чайник и два рубля за фунт мыла. При этом средний доход на территории Русской Америки в то время составлял 150 рублей в год.

«Надежду» завели в док и положили набок, чтобы проконопатить и покрасить днище, потом стали менять такелаж. Тридцатого июля в Петропавловскую Гавань приехал Павел Кошелев, правитель Камчатской области (которая входила в состав Иркутской губернии). Так как это был первый высокий чиновник Российской империи, которого членам экспедиции выпало увидеть за минувший год, Резанов и Крузенштерн едва ли не наперегонки бросились к нему, чтобы излить жалобы друг на друга. Пока Кошелев парился с Резановым в бане, кто-то подслушал, как посланник сетовал по поводу того, что «его семь месяцев держали как арестанта», а также что «все офицеры, за исключением Головачева и Каменьщикова, – опасные бунтари»31. Вдобавок ко всему Резанов не преминул сказать Толстому и почему-то Тилесиусу о том, что их на всю жизнь отправят на соляные рудники за те проступки, которые они совершили во время плавания32. Крузенштерн был готов снять с себя командование и отправиться на лошадях в Петербург, лишь бы только не плыть с Резановым в Японию. «Я проклинаю тот час, когда решил связаться с Российско-Американской компанией»33, – заявил он в припадке бешенства Кошелеву и выбежал вон из здания. А Резанов заявил, что подаст в отставку. Если бы Крузенштерн и Резанов сделали то, о чем говорили, «Надежда» поплыла бы дальше без капитана и посланника на борту!

Генерал Кошелев три дня вел переговоры с Крузенштерном, «окопавшимся» в бане, и Резановым, переселившимся в его дом, после чего был достигнут компромисс. Этот компромисс сводился главным образом к тому, что Резанов должен был публично извиниться. Крузенштерн требовал, чтобы Резанов «предоставил капитану полное право поддерживать дисциплину на корабле»34, написал письмо императору о том, что именно он, Резанов, «виноват во всех проблемах, возникших во время экспедиции», а также «сообщил государю о том, что помирился с капитаном»35. Так как у Резанова была определенная миссия – попытаться наладить связи с Японией, – ему пришлось принять условия Крузенштерна. «Он признался в том, что вел себя грубо, и попросил прощения, – писал Крузенштерн в своем дневнике, хотя эти строки не были приведены в опубликованной версии. – Он дал согласие на то, чтобы я прочитал все, что он написал императору, чтобы я лично положил его письмо в конверт и, запечатав, передал губернатору. Во время нашего примирения присутствовали все офицеры. Мы с ним помирились»36.

Под давлением обстоятельств Резанов действительно написал императору письмо весьма оптимистичного содержания: в нем не упоминалось о сложностях, пережитых членами экспедиции. Зато говорилось о проблемах, с которыми сталкивается проживающее на Камчатке население: недостаток хлеба, соли, овощей и пороха, и, как подмечает камергер, «недостаток женского пола»: «Молодые люди приходят в отчаяние, а женщины разными хитростями вовлекаются в распутство и делаются к деторождению неспособными». Также Резанов извинился за свое последнее паническое сообщение, отправленное императору из Бразилии. О разногласиях между ним и офицерами говорилось скупо и в подобающем ключе: «Я признаюсь Вашему Императорскому Величеству, что причиною была единая ревность к славе, ослепившая умы всех до того, что казалось, что один у другого оную отъемлет». Он даже просит «Всемилостивейшее прощение» для графа Толстого, который чудил «по молодости лет»37.

Резанов зачитал свое послание всем офицерам. «Письмо было очень правильно и хорошо написано, – отметил Левенштерн. – Когда Резанов закончил читать, глаза его сияли от радости. Он спросил, есть ли у нас возражения против всего написанного, и попросил нас говорить начистоту. Мы молчали, и в наступившей тишине на столе появились завтрак и водка»38.

Итак, было написано письмо, в котором немало самокритики. Но действительно ли Резанов отправил его? По этому поводу у Левенштерна возникли большие сомнения.

«Резанов убрал письмо и отправился с корабля на материк, чтобы запечатать его (как он сам сказал), а также приложить к этому письму другие бумаги. Крузенштерн заявил, что поведение Резанова вполне дружественное, характер у него прекрасный, что доказывает уважение посла к офицерам, а также его искренность. Но может ли Резанов быть искренним? Наверняка он что-то задумывает и скрывает… Мы можем пожалеть о том, что поверили в