Грандиозные авантюры. Николай Резанов и мечта о Русской Америке - Оуэн Мэтьюз

что мужчины польщены тем, что их жены, дочери или сестры привлекают наше внимание»15. Обратите внимание на то, что Левенштерн использует местоимение «наше». Воспользовались ли русские щедрым приемом, который оказывали им эти «дикие и разнузданные девушки»16, некоторым из которых было не более одиннадцати лет? В опубликованной версии дневника Левенштерн целомудренно пишет: «Богиня темноты раскинула полотно ночи, которая скрыла все то, что могло произойти». Может быть, и так, но может, рука потомка-редактора просто вырезала несколько страниц17.

На следующее утро «наши новые Венеры спрыгнули с борта корабля и поплыли к берегу с подарками в виде бутылок, рваных тряпочек и осколков битой посуды… Один матрос оторвал подкладку своих штанов и завязал ее вокруг шеи своей возлюбленной, которая выглядела такой гордой, словно спешащий домой рыцарь, которого наградили новым орденом, и думающей: Honi soit qui mal y pense[57]»18. У аборигенов острова не было одежды, а следовательно, и карманов, поэтому все ценные предметы они носили во рту. Некоторые отчаянные матросы последовали за женщинами и тоже прыгнули в воду – «для того чтобы попробовать, можно ли заниматься этим в воде»19. Без всякого сомнения, сексом можно заниматься и в воде, особенно если опираешься ногами на натянутую якорную цепь.

На борту корабля в один из дней дали обед в честь короля. Оказалось, что якобы забывший свой родной французский Кабри – член королевской семьи, потому что он был женат на одной из дочерей правителя островов. Брат короля по имени Мухау удивил всех присутствующих тем, что костяшками ладони сделал дырку в кокосовом орехе, выпил его содержимое, после чего раздавил кокос между коленями. Один абориген из свиты короля (Тилесиус скрупулезно измерил его рост: 203 сантиметра, а расстояние от пупка до промежности, где начинаются ноги, составило двадцать семь сантиметров) удивил русских тем, что забрался на самую высокую мачту и прыгнул в море «бомбочкой», поджав колени к подбородку.

Тату-мастером туземцев оказалась очень старая женщина. Она приплыла на корабль, держа в зубах свои инструменты, и принялась делать морякам татуировки в обмен на кусочки материи и гвозди. Работала она перьями птиц и черно-серой краской, сделанной на основе золы. Ее услуги пользовались популярностью, несмотря на то что «если она сошьет костюм небрежно и испортит ткань, то одежду придется так и носить всю жизнь, с теми погрешностями, что на ней есть»20. Даже Крузенштерн сделал себе татуировку, правда, история умалчивает о том, где и какую именно.

Жизнелюб Федор Толстой, естественно, сделал себе массу татуировок: и на спине, и на груди, и на руках. По возвращении в Россию он неоднократно демонстрировал в обществе, что ему «набили». Особенно ему нравилось показывать свои татуировки молодым дамам. Родственница Толстого Мария Каменская вспоминает, как однажды в 1842 году во время обеда граф снял запонки, скинул рубашку и напряг мышцы торса. «Все присутствующие поднялись со своих мест и пристально смотрели. Торс графа был полностью покрыт татуировками. На его груди внутри сине-красного круга была изображена похожая на попугая большая птица… Дамы долго вздыхали, охали и интересовались: «Граф, скажите, вам было больно, когда дикари делали эти рисунки?»

Толстой вообще рассказывал много небылиц о своем пребывании в Южных морях. Кроме всего прочего, он утверждал, что его чуть не съели, но в этот момент на туземцев напало враждебное им племя и освободило его. В новом племени на Толстого молились, как на идола, потому что у него были «красивые белые ноги»21. В этом рассказе справедливо только то, что местные племена действительно иногда ели убитых в битвах тела врагов. Толстой также утверждал, что Крузенштерн оставил его на островах одного и ему пришлось самому добираться до тлинкитов на Аляске, где он, одетый в форму гвардейца Преображенского полка, ходил на охоту. Во время званых обедов в Петербурге Толстой вещал обомлевшим слушателям о том, что он «навострился убивать гарпуном так же хорошо, как саблей и шпагой» и что туземцы «умоляли его стать их царем». Также он утверждал, что королева Таити Помаре является его дочерью, хотя он никогда и в помине не был на Таити. На самом деле граф побывал в Южных морях лишь на одном острове в группе Маркизских островов. Он благополучно доплыл на «Надежде» до Камчатки, где Крузенштерн с позором выгнал его из состава экспедиции, и граф направился в Петербург по суше. Но за свое путешествие он получил прозвище Американец.

Резанов не участвовал в общем веселье. Судя по всему, у него был сильнейший нервный срыв после того, как ему несколько месяцев пришлось провести в недружественной атмосфере, где единственными его союзниками оказались лицемеры и прихлебатели из его собственной свиты. Левенштерн, являвшийся, правда, одним из заклятых врагов Резанова, пишет даже не о срыве, а о психическом расстройстве. Срыв случился незадолго после того, как к «Надежде» 11 мая подошла «Нева». Между Резановым и Крузенштерном возник спор о приобретении кораллов. Крузенштерн категорически запретил приобретать что-либо до тех пор, пока трюмы кораблей не будут заполнены мясом и овощами. Решение было здравым, потому что, если бы члены команды начали приобретать у туземцев всякие диковины, то это неизбежно привело бы к тому, что цены на действительно нужное изменились бы в сторону, невыгодную русским. Однако Резанов стал утверждать, что у него есть указания Академии наук приобрести максимально большое количество образцов местной флоры и фауны.

Во время вспыхнувшей, в общем-то, по пустячному поводу перебранки «Резанов превысил свои полномочия, данные ему государем, и те, на которые он имел право по своему положению и рангу, – пишет Левенштерн. – Он начал открыто угрожать, глумиться и ругаться, обвиняя капитана в разных прегрешениях и публично заявляя, что со всем этим разберется… Никто не может себе позволить позорить капитана перед лицом его команды».

Крузенштерн вызвал на «Надежду» Лисянского, и тут Резанов совсем потерял чувство такта. Лисянский собрал офицеров обоих кораблей в кают-компании «Надежды» и заявил, что «Его Превосходительство камергер при людях заявил мне, что я веду себя как ребенок, и поэтому меня разжалуют из капитанов в простые матросы. В этой ситуации я не могу продолжать командовать кораблем»22. Ратманов предложил «считать Резановова сумасшедшим и запереть в каюте». Попросили привести посла из его каюты. Резанов был «белым в лице; в его руках был императорский указ». Он еще раз зачитал текст драгоценного для него документа, но зачитал с лестницы, начинающейся от входа в кают-компанию, а внутрь так и не зашел. Угроза посадить его под арест произвела на